Кадзуо Исигуро - Там, где в дымке холмы

В деревне я повела Ники в чайную, куда иногда заглядываю. Деревушка небольшая — всего несколько гостиниц и магазинчиков; чайная расположена в угловом доме, над булочной. В тот день мы с Ники сели за стол у окна и именно оттуда наблюдали за девочкой, которая играла внизу, в парке. Мы видели, как она взобралась на качели и окликнула двух женщин, сидевших поблизости на скамейке. Это была веселая маленькая девочка, одетая в зеленое пальто и высокие сапожки.

— Быть может, ты скоро выйдешь замуж и у тебя будут дети, — сказала я. — Я скучаю без малышей.

— По мне, так на свете ничего хуже быть не может, — ответила Ники.

— Это, наверное, потому, что ты еще молода.

— Молода я или нет — какая разница? Мне совсем не хочется, чтобы вокруг меня пищали карапузы.

— Не расстраивайся, Ники, — засмеялась я. — С материнством я тебя не тороплю. Просто мне вдруг захотелось стать бабушкой, вот и все. Подумала, может, ты сделаешь мне одолжение, но это не к спеху.

Девочка, стоя на сиденье качелей, с силой натягивала цепи, но раскачать качели как следует ей не удавалось. Она, однако, улыбалась и снова позвала женщин.

— У моей подруги только что родился ребенок, — сказала Ники. — Она очень довольна. Не понимаю чем. Орет как резаный.

— Но она же счастлива. Сколько лет твоей подруге?

— Девятнадцать.

— Девятнадцать? Она даже младше тебя. Замужем?

— Нет. А какая разница?

— Но тогда вряд ли она чувствует себя счастливой.

— Почему бы нет? Только оттого, что не замужем?

— Вот-вот. И еще оттого, что ей только девятнадцать лет. Не верю, что она счастлива.

— А будь она замужем, обстояло бы иначе? Она хотела ребенка, родила его по плану и все такое.

— Это она тебе сказала?

— Но, мама, я ее хорошо знаю, она моя подруга. Я знаю, что она хотела родить.

Женщины поднялись со скамейки. Одна из них окликнула девочку. Девочка спрыгнула с качелей и побежала к женщинам.

— А что отец? — поинтересовалась я.

— Он тоже счастлив. Помню, когда они только узнали о беременности, мы все отправились это праздновать.

— Люди всегда делают вид, будто они в восторге. Как в том фильме, который мы вчера вечером видели по телевизору.

— В каком фильме?

— Да ты, наверное, его не смотрела. Читала свой журнал.

— А, тот. Ужасный фильм.

— Конечно ужасный. Но там это и показано. Уверена, никто не воспринимает новость о беременности, как это делают в таких фильмах.

— По правде говоря, мама, не понимаю, как ты можешь сидеть и смотреть такую дрянь. Раньше у тебя этой привычки не было. Помню, ты мне всегда выговаривала, что я слишком много смотрю телевизор.

Я рассмеялась:

— Видишь, Ники, как наши роли меняются! Не сомневаюсь, ты мне только блага желаешь. Следи, чтобы я не растрачивала время попусту.

Когда мы возвращались из чайной, небо зловеще потемнело, дождь зарядил чаще. Минуя небольшую железнодорожную станцию, мы услышали позади себя голос:

— Миссис Шерингем! Миссис Шерингем!

Обернувшись, я увидела на дороге спешившую за нами маленькую женщину в пальто.

— Я так и думала, что это вы. Как вы поживаете? — Она весело мне улыбнулась.

— Здравствуйте, миссис Уотерс, — сказала я. — Рада вас видеть.

— Все, похоже, опять разладилось, правда? Ой, Кэйко, здравствуй, — она тронула Ники за рукав, — я тебя и не узнала.

— Нет, — поспешно вставила я, — это Ники.

— Ники, конечно же. Господи, да ты совсем взрослая, милочка. Вот я и запуталась. Ты же совсем взрослая.

— Здравствуйте, миссис Уотерс, — ответила Ники, оправившись от смущения.

Миссис Уотерс живет неподалеку от меня. Теперь я вижусь с ней лишь изредка, но в недавнем прошлом она давала уроки игры на пианино обеим моим дочерям. Несколько лет она обучала Кэйко, а потом Ники год или два, пока та была ребенком. Я довольно скоро увидела весьма ограниченные возможности миссис Уотерс как пианистки, и меня часто раздражало ее отношение к музыке в целом: к примеру, о произведениях Шопена и Чайковского она отзывалась одинаково — «очаровательные мелодии». Однако сердце у нее было любящее — и у меня так и не хватило духу ее заменить.

— И чем ты теперь занимаешься, милочка? — спросила она у Ники.

— Я? О, я живу в Лондоне.

— Вот как? А что там поделываешь? Учишься?

— Ничего особенного. Просто живу там.

— А, понятно. Но тебе там хорошо, правда? Это главное, разве нет?

— Да, мне там вполне хорошо.

— Вот-вот, это самое главное, так ведь? А что у Кэйко? — Миссис Уотерс повернулась ко мне. — Как сейчас дела у Кэйко?

— У Кэйко? Она перебралась в Манчестер.

— Неужто? В общем-то, славный город. По крайней мере, я так слышала. И ей там нравится?

— Она мне в последнее время не пишет.

— Что ж, отсутствие вестей — уже хорошо, надо полагать. А на пианино Кэйко все еще играет?

— Думаю, да. Но что-то от нее давно ничего нет.

До миссис Уотерс, по-видимому, дошел мой отстраненный тон, и она с неловким смешком перевела разговор на другое. После отъезда Кэйко из дома при встречах она неизменно принималась настойчиво меня о ней расспрашивать. Ни моего очевидного нежелания обсуждать Кэйко, ни того, что вплоть до сегодняшнего дня я, сообщив только о ее местонахождении, ни одним лишним словом о ней не обмолвилась, миссис Уотерс никак не воспринимала. По всей вероятности, она будет весело осведомляться о моей дочери и дальше, когда бы нам ни случилось встретиться.

Пока мы добирались до дома, дождь еще усилился.

— Я, наверное, тебя оконфузила? — спросила Ники, как только мы снова устроились в креслах, глядя в сад.

— С чего ты это решила?

— Мне следовало сказать, будто я подумываю поступить в университет или что-то в этом роде.

— Мне совершенно все равно, что ты о себе говоришь. Мне за тебя не стыдно.

— Надеюсь.

— Мне только показалось, что ты не больно-то с ней церемонишься. Ты ведь ее всегда недолюбливала, правда?

— Миссис Уотерс? Да уроки с ней я попросту ненавидела. Тоска была страшная. Я, бывало, возьму и отключусь, словно бы усну, и только время от времени слышу ее голосочек — ставь палец туда, ставь палец сюда. Это ведь твоя была идея — отдать меня учиться музыке?

— В основном да. Видишь ли, я строила для тебя большие планы.

Ники рассмеялась:

— Жаль, но ничего из меня не вышло. Однако по твоей же вине. Музыкального слуха я лишена начисто. У нас в доме живет девушка, которая играет на гитаре, она пыталась научить меня некоторым аккордам, но мне лень было даже это усвоить. Думаю, что миссис Уотерс отвадила меня от музыки до конца жизни.

— Быть может, ты когда-нибудь к ней вернешься — и тогда оценишь, что брала уроки.

— Но я все начисто перезабыла.

— Сомневаюсь, что можно забыть все. Знания, полученные в таком возрасте, совсем не теряются.