Кадзуо Исигуро - Там, где в дымке холмы

— Пустая трата времени, не иначе, — пробормотала Ники, глядя в окно. Потом повернулась ко мне:

— Должно быть, трудно об этом кому-то говорить. О Кэйко, я имею в виду.

— Легче сказать о себе, — ответила я. — Она застигла меня врасплох.

— Да, наверное. — Ники не отрывала от окна отсутствующего взгляда. — Кэйко не приехала на папины похороны, так ведь? — наконец выговорила она.

— Ты прекрасно знаешь, что нет, так к чему спрашивать?

— Просто так, к слову.

— Ты хочешь сказать, что не приехала на ее похороны, потому что она не была на похоронах твоего отца? Ники, это ребячество.

— Нет, не ребячество. Я говорю, что все так и обстояло. Кэйко никогда не была частью нашей жизни — ни моей, ни папиной. Я и не ожидала увидеть ее на папиных похоронах.

Я не ответила, и мы молча продолжали сидеть в креслах. Потом Ники сказала:

— А чудно вышло сейчас, с миссис Уотерс. Тебе это словно бы нравилось.

— Что?

— Делать вид, будто Кэйко жива.

— Мне не нравится водить людей за нос. — Видимо, в голосе моем прозвучало раздражение, испугавшее Ники.

— Да-да, — запнувшись, согласилась она.

Дождь лил всю ночь, не прекращался он и на следующий день — четвертый день пребывания Ники у меня.

— Ты не против, если сегодня я перейду в другую комнату? — спросила Ники. — Например, в свободную спальню.

Мы с ней на кухне мыли посуду после завтрака.

— В свободную спальню? — усмехнулась я. — Все спальни теперь свободные. В самом деле, почему бы тебе и не перейти в пустую комнату. А что, твоя старая комната тебе разонравилась?

— Мне там ночью как-то не по себе.

— Нехорошо, Ники. Я-то надеялась, что ты по-прежнему считаешь эту комнату своей.

— Да, конечно, — поспешно добавила Ники. — Дело не в том, что мне там не нравится. — Она умолкла, вытирая ножи о чайное полотенце. — Это из-за другой комнаты. Из-за ее комнаты. Ее комната напротив — и мне из-за нее как-то не по себе.

Я отставила посуду и строго взглянула на Ники.

— Мама, я ничего не могу с собой поделать. Мне становится как-то не по себе, когда я начинаю думать об этой комнате — она как раз напротив моей.

— Хорошо, занимай свободную комнату, — сухо сказала я. — Но тебе придется там постелить.

Хотя я и сделала вид, что огорчена просьбой Ники о перемене комнаты, мне ничуть не хотелось ей в этом препятствовать. У меня самой эта комната напротив тоже вызывала беспокойство. Во многом она лучше других в доме: из окон открывается великолепный вид на сад. Но это были владения Кэйко, долгое время ревниво ею оберегаемые и сохранявшие странную зачарованность и по сей день, хотя минуло шесть лет после ее ухода, и зачарованность эта только возросла теперь, когда ее нет в живых.

Года за два, за три до того, как нас окончательно покинуть, Кэйко уединилась в этой спальне, исключив нас из своей жизни. Комнату она покидала редко, хотя иногда я слышала, как она ходит по дому после того, как мы уляжемся спать. Я предполагала, что она проводит время, читая журналы и слушая радио. Друзей у нее не было, а нам доступ в ее комнату воспрещался. Когда мы садились за стол, я оставляла для нее в кухне тарелку: Кэйко спускалась ее забрать и снова запиралась у себя. В комнате, как я понимала, был жуткий беспорядок. Изнутри доносился застоявшийся запах духов и грязного белья, а если мне случалось ненароком туда заглянуть, я видела раскиданные по полу бесчисленные глянцевые журналы вперемешку с грудами одежды. Мне пришлось уговорить Кэйко выкладывать белье для стирки, и хотя бы в этом мы пришли к согласию: каждые две-три недели я находила за дверью пакет с бельем, которое стирала, а потом возвращала. В конце концов, все мы приноровились к ее привычкам, и если Кэйко вдруг забредала в гостиную, начинали испытывать огромное напряжение. Эти ее вылазки неизменно кончались стычкой с Ники или с моим мужем, и она вновь запиралась у себя в комнате.

Я ни разу не видела комнату Кэйко в Манчестере — ту комнату, где она умерла. Подобная реакция со стороны матери может показаться патологией, но, когда я узнала о её самоубийстве, первое, что мелькнуло у меня в голове — даже прежде шока, — это вопрос: а как долго она оставалась там до того, как ее нашли. Ведь, живя в собственной семье, она днями не показывалась нам на глаза: едва ли ее скоро обнаружили в чужом городе, где ее никто не знал. Позже коронер сообщил, что она пробыла взаперти несколько суток. Дверь открыла хозяйка, решившая, что Кэйко съехала, не заплатив за квартиру. В мыслях мне неотступно представлялось одно и то же — моя дочь, висящая у себя в комнате первый день, второй, третий. Жуть этого образа не ослабевала, но со временем его болезненность притупилась: как свыкаются с язвой на теле, так возможно сродниться и с самым мучительным внутренним переживанием.

— В другой комнате мне, наверное, будет теплее, — сказала Ники.

— Ники, если ты мерзнешь ночью, можешь просто-напросто включить отопление.

— Пожалуй. — Ники вздохнула. — В последнее время я неважно сплю. Кажется, что мне снятся дурные сны, но потом я ничего толком не могу припомнить.

— Мне вчера приснился сон, — сказала я.

— Думаю, это от тишины. Я не привыкла к тому, что по ночам так тихо.

— Мне приснилась та маленькая девочка. Которую мы вчера видели. Маленькая девочка в парке.

— Я могу спать как сурок, и транспорт мне не мешает, но я совсем забыла, каково это — спать в тишине. — Ники передернула плечами и опустила ножи в ящик. — Быть может, в другой комнате буду спать лучше.

То, что я упомянула об этом сне в разговоре с Ники, указывает, возможно, на мои сомнения, такой ли уж он безобидный. Должно быть, я с самого начала заподозрила — не вполне отдавая себе отчет почему, — что сон гораздо больше был связан не с виденной нами девочкой, а с моими воспоминаниями о Сатико двумя днями раньше.

Как-то днем, перед возвращением мужа с работы, когда я готовила на кухне ужин, из гостиной до меня донеслись странные звуки. Я отложила нож и прислушалась. Звуки повторились: кто-то очень скверно играл на скрипке. Играли недолго.

Зайдя чуть позже в гостиную, я застала Огату-сан склоненным над шахматной доской. В комнату вливалось послеполуденное солнце — и, несмотря на электрические вентиляторы, влажность распространилась по всему помещению. Я растворила окна немного пошире.

— Вы вчера не закончили партию? — спросила я у Огаты-сан, подойдя ближе.

— Нет, Дзиро заявил, что устал. Похоже, решил увильнуть. Видишь, я тут загнал его в угол.

— Вижу.

— Он рассчитывает на то, что меня память подводит. Вот поэтому я должен заново пересмотреть свою стратегию.

— Находчивости, отец, вам не занимать. Но я очень сомневаюсь, что Дзиро такой же хитроумный.