Михаил Гиголашвили - Захват Московии

В коридоре около кабинета полковника сержант потоптался, вошел, я остался стоять. Из своего кабинета вывинтился Витя с телефоном в руках, что-то в него сердито и яростно шепча:

— А я тебе говорю, что по-твоему не будет, а будет по-моему… Почему?.. Да по кочану!.. Сам должен понимать. Каких друзей?… Пошли их куда подальше… Таких друзей — за хвост и в музей!.. — Заметив меня, он сухим кивком отметил меня, спросил: — Ну как, очухались после вчерашнего?

— Да, вчера как чухча был… Пил… Немцу водка… как смерть…

— Эт-точно. И немцу, и финну, и всякому шведу… — отозвался он, возвращаясь к разговору, а из кабинета показался сержант:

— Стойте тут, он позовёт. А мне вниз надо срочно. Никуда не уходите!

— Куда тут ходьба…

Но когда он удалился, возникла мысль тоже уйти — только в другой конец коридора. И там тихо-тихо, вниз-вниз, и — nach draußen!.. [94] Наружу (нем.) . А дальше куда, без паспорта, без ничего?.. На улице под ларьком сидеть?.. Или сесть в такси и в немецкое посольство уехать?.. Но Витя тут, посматривает одним глазом, а в трубку говорит:

— Ты мне мозги не компостируй, а пойди и попытайся… Не надо философий разводить… Ну, дорогой мой, волков бояться — в зоопарк не ходить!..

Дверь открылась, возник полковник в черном костюме в полоску, сказал неприветливо:

— Входите!

Я заковылял к стулу, где уже раньше сидел, и плюхнулся на него.

— Что с вами? Вы ранены? — спросил он.

— Да… ранен… жизнь ранила… штифели новые… Я в тапочках… там, в сумке… можно надевать? — Я увидел свою сумку возле стола.

Он секунды три недоверчиво смотрел на меня, потом открыл сумку, вытащил двумя пальцами тапочки и кинул их мне:

— Переобуйтесь…

— Да, новые купили… на разбазарке… забыли, что номер больше брать надо… китаёз мал… ветераны обули меня…

— Обули вас — это точно, — усмехнулся он и сел за стол, еще раз внимательно и оценивающе посматривая на меня:

— Ну и вид у вас!.. Дикий!.. Что с вами за неделю Россия сделала!..

— Это не Россия. Это я сам идиот… Наци… Сволочь… Зубовой щетки нет? — вспомнил я.

Он поморщился, заломил по одному пальцы:

— Попозже с этим. Скажите вначале, что случилось в номере и что лично вы делали? Лично вы!

— Лично ничего сделал… Наци пришли, принесли какого-то чухчу, начали крики делать — деньги, деньги… 25 штуков… Он не имел. Они били, я был против бить… Они бросили меня туда, в Badezimmer, да, в ванную… чтобы не мешал… Радикал кричает: «Что за фашист эдакий, крови боится»…

— Позвольте, значит, кровь вы всё-таки видели? — насторожился полковник.

Я не знал, как точнее объяснить:

— Это мало… Вначале они его так били, когда диктат писали, — я показал локтём и ладонью, — мало кровь из носа была… А потом — больше, бабло, бабло, сюка… я был против, они меня в ванную затаскали… Я слушал шум, стук, громот… Удары, — я постучал по столу (полковник не перебивал). — А потом стекло звенелось… крик… И всё… Как из ванны вышел — никто был… А он уже там лежал, вниз…

— Ну, предположим. А вы? Вызвали «скорую помощь», милицию? Врачей? Сообщили портье о преступлении? Что вы сделали?

— Нет… скорая… я сам скорей… Люди же видят на улице? Вызовут? Куда я ещё? Я сам скоро уходил сразу…

Он что-то записал на листке:

— Вот и ещё одна статья — неоказание помощи. Может быть, он был ещё жив?

— А он не жив?

Полковник зловеще ответил:

— Нет, не жив. Позвоночником на решётку напоролся… Это помимо рта и прочих художеств… Значит, вы были в ванной, ничего не видели? — Пальцы полковника замерли. — Кто его выкинул, кто резал?

— Не видел… Пока я там был, никто не резал и не кинул. Только радикал ножом играл, пеперуди…

— Что, кличка?

— Нет, это «бабочка». Нож такой…

Он искоса бросил взгляд, нашёл ручку:

— Имена, данные этих подонков, ваших друзей!

Я стал заслоняться рукой от этих слов:

— Каких?.. Таких друзей — под музей!.. Так, партия…

— Где познакомились?

— В Петерсбурге.

— Кто познакомил?

— Никого. В кафе сидел, они — рядом.

Я решил Виталика не втаптывать в это дело не только потому, что нечестно, но и потому, что Виталик еще может понадобиться помочь убежать. Надежда умирает предпоследней, последним умирает человек.

— Да, я в кафе ел кофе с пончиком, слышал новые лексемы. И вот — про глаголы говорят. А русские глаголы — это загадочное… пирамида… Ну, так… Начались тары-бары-разбазары, протёрки… Так.

— Кстати, откуда в вашем номере целый рюкзак листовок фашистского содержания? Вы их из Германии привезли?

— Какое!.. Это их… Они принесли… При заборе возьмем… Потом.

— Имена, фамилии, приметы фашистов! Где они живут, конечно, не знаете?

— Знаю, в Петерсбурге. Один — Исидор. Пещёристый, кажется. Или Пещанистый… Или Пещеровый, да…

Полковник недовольно поднял глаза на уровень моего лба:

— Это что, клички?.. Учтите, пока мы их не поймаем, вы будете сидеть! Да-да, будете сидеть в тюрьме, пока мы эту сволочь ловить будем, — вы же свидетель, а может, и соучастник. Так что давайте поконкретнее — где, кто, что? В ваших же интересах!

О, этого не хватает! Пока их поймают! Пока их не поймают! Может, через год их не поймают? Ловить будем, процесс! Но что я знаю о них?

— Один, кажется, в университете петерсбургском, на экономии… Он — главный, Исидор. Его помощник — Флор Манякин… или Банякин, не помню… Такой, люмпеновый… Он — народное крыло, люмпенович… Вот, всё. Ещё радикал… Весь чёрный… имя и лицо не знаю…

— А чем они заняты?

— А этим… Акции, листовки…

— Какие акции? Взрывать хотят что-нибудь? — Полковник волнообразно повёл руками.

— Не знаю. Говорили, на рынке… Карачуркесия… Колпакария… Потом еще что-то… 17-й год, террорщина… Вы не слышали?

Но полковник не хотел вступать со мной в беседы и спрашивал дальше: сколько раз и где я встречался с этими фашистами, что им было конкретно нужно. Я стал перечислять:

— Ну, взносы… 100 долларов… Потом — хочешь гауляйтер в Германии… Не буду! Ну, бюро открыть… Как пуристы в Англии… А я чтобы там — в бюре гауляйтер… За три тысячи долларов…

Полковник усмехнулся:

— За десять тысяч они бы вас китайским императором сделали… Да, Фредя, крепко вы влипли… — заключил он, встал и прошёлся до тайной двери и обратно.

— Как? — не понял я и признался: — Я волноваюсь, плохо понимаю…

— Может, переводчика вызвать?

— Для чего?

— Для допроса.

— А это что эдакое? Сейчас не допрос?

Полковник переложил на столе какие-то предметы:

— Нет, это разминка… Неофициальная беседа…

Это был какой-то знак. Раз неофициальная, то можно спросить, тоже неофициально:

— А что дело? Что меня обвиняют? Явка с неповинной?

Полковник раздражённо сказал:

— А вы сами не знаете?