Кирстен Торуп - Бонсай

Она молила Бога указать ей, что это должен быть за младенец. Полагалась на Бога. Который был умнее всех, вместе взятых, учителей. Что-то вроде старшего учителя или директора. Она прошла мимо мясной лавки. Снаружи стояла детская коляска с месячным малышом. Ребеночек спал. Она представила, как сжимает руки на тоненькой шейке. Тошнота подступила к горлу, она поняла, что задохнется прежде ребенка. Может, достаточно лишь представить себе злое деяние. Может, действие совершать необязательно. Нужно спросить Бога, достаточно ли Ему злых мыслей. Он создал ее злой, Он и должен рассказать ей о зле.

Мима зашла пожелать спокойной ночи. Такая добрая. Никогда не отказывала Нине в просьбах.

— Необязательно становиться на колени, можно помолиться в кровати. Тебя что-то мучает? — спросила она.

Нина не могла сказать, что ее мучает злоба. Маме знакомы лишь доброта и сострадание к ближним. Она сердилась на маму, чувствуя, что та предает ее своей добротой, на что она сдалась? Мама просто любила ее. А что ей любовь, если ею правит зло? Если Бог создал ее злой и ждал от нее зла. Мама потянулась к ней, чтобы уложить в постель, а дочь укусила ее за руку.

— Почему ты стала такой? Огорчаешь папу и меня, — вздохнула мама.

Нина торжествующе взглянула на нее. Почти научилась. Огорчать родителей — это шаг на пути к злому Богу.

— Я тебя не узнаю. До школы ты была такой доброй девочкой.

— Нет, не доброй, мама! Злой! Злой девочкой! — закричала она, подобно утопающему, взывающему о помощи.

— Кто внушил тебе эти глупости?

— Так в школе говорят.

— Значит, нам надо поговорить с учителем.

— Ты не понимаешь! Ты такая добрая! Добрая и глупая! — Ее крик стал еще истеричней.

— Я не узнаю тебя. — Мама решительно уложила ее на спину и плотно подоткнула одеяло.

— Я же просто хочу быть злой, — отчаянно плакала она.

Мама выключила свет и ушла. Нина боялась темноты. Она не смела встать с постели, но молила Бога дать знать, была ли она достаточно злой. Раз задумала убить младенца. Бог не слышал ее молитв. Теперь она знала: это Бог злой, а не она. И Он создал ее по Своему злому образу.

Она лежала в темноте в ожидании рассвета, который освободит ее от Бога, живущего в длинной холодной ночи. Согревая себя гневом против Бога. Глубоко во тьме она сделала пещеру из веток и листьев. И снова стала зверьком, ежиком с серебряными иголками. Она светилась в темноте. И в случае опасности могла защищаться серебряными иголками. Темнота была ее домом, в нем она чувствовала себя хозяйкой злу и добру.

Она была счастливицей. Это читалось в материнских глазах, когда мама впервые привела ее на школьный двор, где она долго стояла в одиночестве уже после того, как прозвонил звонок и дети исчезли в сером кирпичном здании. Вышел учитель и забрал ее. Войдя в класс, она сразу побежала обратно к двери, хотела уйти. Учитель посадил ее на место. Она сидела беспокойно, машинально повторяя то, что говорили учитель и дети. Учитель попросил ее сидеть тихо. Но она не могла остановиться, и подражала их голосам, и повторяла за ними.

У учителя лопнуло терпение, ее выставили за дверь. Через замочную скважину было видно, как учитель написал на доске большую букву «А». Она открыла дверь, подбежала к нему, выхватила мел и написала в точности такую же «А», как у учителя.

— Можешь написать «Б»? — спросил он.

— Можешь написать «Б»? — повторила она.

Учитель покачал головой: какой непослушный ребенок. Взял мел и написал на доске «Б». Она вывела «Б» с тем же наклоном, что у него. Написала за ним весь алфавит, букву за буквой, не отличишь. Он стал писать предложения. И их она копировала с удивительной точностью. На вопрос, что означает написанное, ответить не смогла. Но ей разрешили до конца урока стоять рядом с учителем.

Нина не знала, что с ней не так. Глядя в зеркало, она понимала, что дело не во внешности. Самая обычная девочка, такая же, как и другие девочки в классе. Она тщательно мыла шею, подолгу расчесывала волосы. Волосы были ее богатством. Все так считали. И все же две девочки с задней парты выпачкали ей голову майонезом. Весь день она ходила с майонезом на затылке. Такие густые волосы. Она ничего не заметила. Слышала смешки, но, когда поворачивалась, все замолкали и странно на нее смотрели. Привычная к насмешкам, она и не думала, что случилось нечто особенное. Дома мама в ужасе всплеснула руками и заплакала. Нина утешала ее. Только в ванной стало ясно, что мама плакала из-за нее.

Мама купила ей пакетик леденцов, чтобы на следующий день угостить детей, задобрить их. Нина протянула леденцы девочкам, которые играли в мяч, впечатление было такое, что они не видят ни ее, ни конфет. Она сказала: «Вот». Но они заявили, что роняют мяч, из-за того что она на них таращится. Одна из них выбила у нее из рук и растоптала пакетик. Часть леденцов вылетела, часть раздавили. Подняв пакетик, она пошла в самый дальний угол рядом с туалетами и съела все конфеты. Заболел живот, в туалете ее вырвало. Она опоздала на урок и получила выговор от учителя. Ее выставили за дверь. Объяснения не помогли.

— Лишь смерть может служить оправданием, — сказал он и своим длинным пальцем указал на дверь.

Стоя снаружи, она думала: это леденцы виноваты в том, что дети, а теперь и учитель на нее сердятся. Сладкое больше не стоит брать. Может, лучше сделать девочкам подарочки. Она уже представляла, какие кому лучше подарить подарки. В своих альбомах девочки указали любимые цветы и цвета. Она украдет деньги из материнского кошелька, купит разноцветной креповой бумаги и сделает для них цветы. Цветы ее научила делать мама. Которую, в свою очередь, научила ее мама. Если постараться и цветы получатся очень красивыми, девочки, может, и забудут, что на нее сердятся. Она же помешала им играть в мяч. Надо вести себя осторожнее, чтобы такого не повторилось. Вообще надо быть осторожнее, чтобы не оскорбить никого, не вызвать чью-нибудь ненависть.

Однажды в школьном дворе к ней подошли две девочки из старшего класса и сообщили, что ненавидят ее, а затем, задрав головы, повернулись к ней спиной. Ей как будто пощечину дали, поднеся руку к лицу, она задумалась, что же с ней не так. Поскольку не сомневалась, что сама виновата в своих несчастьях. Она попыталась вспомнить кого-нибудь, кому нравится. Но вспоминалась одна мама. Что видит в ней мама и чего не видят другие? Почему мама не пачкает ей волосы майонезом и не смеется за ее спиной? Наверное, с мамой что-то не так. Она заподозрила, что во всем виновата ее любовь. Не могут все кругом ошибаться. Может, именно материнская любовь — причина всеобщей ненависти. Может, это материнская любовь превратила ее в маленького дьявола, и другие правы, избегая ее.