Дмитрий Добродеев - Путешествие в Тунис

На улице было пусто, от голода живот сводило. Не зная, где приткнуться с пайкой, барон сошел в подвал с надписью «Жарптица. Клуб унижамбистов».


Там было пусто, царил полумрак, а на освещенной эстраде стоял поэт в цилиндре:


— Не так! — крикнул другой поэт.
 — И с туеском березовым по склонам


Сосед-матрос затопал ногами: «Прочь со сцены!»

Поклонница вышла на эстраду, встала на колени, поцеловала бледные пальцы поэта.


— Ну, как тебе наша Россия? — произнес кто-то сбоку. Ленорман поперхнулся: жирный тип с волосами до плеч тянул из кружки фирменный напиток «Русь»: самогонка с сахарином и квасом.

— Любуешься на судороги русской души? Ну ничего! Скоро проскачут монгольские лошадки наши по притихшим городам вашим, скоро раздастся истошный азиатский крик над бюргерскими норами. И поймете вы, что такое космический ужас и холод во всех членах.


— Чего пристал к нему, Бегемот? — Матрос пододвинулся, положил маузер на стол. — Иван Вольный. Балтиец. Брал Зимний. Ученик Бакунина с Кропоткиным, гроза московских проституток.
 С кем имею честь?


— Барон Ленорман.

— Какими судьбами?

— Добровольно.


— И с какой целью?

— Читать лекции по атеизму.


— Был у вас удивительный мужик, маркиз де Сад. — сказал матрос. — Идею воли двигал он до точки. Но пал жертвой бездушной бюрократии.


— Донасьен Альфонс Франсуа, граф де Сад, более известный под именем маркиза де Сада, — важная тема моих исследований.


— Тогда иди за мной, браток! Покажу тебе садизм. — Играя маузером, матрос пошел вперед, за ним — барон. Прошли по коридорчику, поднялись по скрипучей лестнице.


Комнатка с зелеными обоями, полуспущены жалюзи, широкое канапе. На нем сидели Варя с Галей. Варя, в чем мать родила, играла на гитаре; Галя, в исподней юбке, подпевала:


— А ну-ка, Галка, — сказал Вольный, — позови еще подруг. У нас гость. А вы садитесь, барон!

Вольный велел дамам замолчать, положил маузер на стол и зажег свечу.

— Начинаются пляски плоти! Вакханалия чувств, анархия половых явлений! — он приказал им развернуться и стал переходить от одной к другой, поочередно выкрикивая имена:

— Це Варя, це Галя, залеточка Даша, Парасковья-дролечка, а с Лушечкой не спорится.

Потом пошел по новой.

Ленорман подумал: «Французы говорят, а русские доводят до конца».

— Прощаюсь с девочками! — крикнул Вольный, подходя к Варе. — Пора на юг! Альянс с большевизмом пошел вкось. Напрасно брал я Зимний. Ильич велел отдать столицу напрочь! Давай, барон! Покажи размах Европы!


Придя в отель, ошарашенный Ленорман достал бумагу, карандаш и начал излагать. Удивительную историю маркиза де Сада. 
Спецпросьбу анархиста Вани Вольного.

.
..Есть люди, жизнь которых отдана идее. Идея подчиняет тело, которое летит подобно метеору. В пространстве ночи. Таков маркиз де Сад (1740–1814), распутник и визионер. О детских годах его ничего не известно.
 Юношей принял он участие в Семилетней войне, затем вернулся в Париж. Там женился он на девушке из знатного дома, которую вскоре бросил. В 1767 году он получил все титулы отца, дипломата Жана-Батиста Франсуа Жозефа, и подал в отставку. Спокойная жизнь уготована была ему, но недолго пробыл он в родном поместье…

…Это случилось в Эльзасе. Он ехал по проселочной дороге с денщиком, когда взору его предстала девица легкого поведения, некая Марта Келлер. Сидя на обочине, кушала она вишни: губки ее, все в вишневом соку, привлекли внимание экс-офицера. Он спешился и пригласил ее в таверну.

Де Саду не было еще и тридцати, но глубокий шрам рассекал его щеку, а правый глаз все время дергался. Представьте себе харчевню того времени: грязный антураж, очаг, жаровня, стулья, и молодой философ, опередивший время лет на двести, решает, что бы натворить, как трансцендировать устой? Приходит вдохновение, ведет он даму наверх, но не имеет, а сечет.

По странной логике людей, это преступление хуже, чем убийство тысяч на войне, но граф знает твердо: 1770-й год на пороге, префекты короля теряют силу, ничто не сдержит натиска безумной воли одиночек.

Его хватают, кидают в замок Сомюр, затем в Пьер-Энсиз. Там он скребет на листиках свои эссе, но вскоре их сжигает.


Досрочная свобода. Он свободен, но дух эксперимента толкает его на новую и дерзкую выходку.


Что такое кантариды? Если выварить брюшко нескольких тысяч так называемых шпанских мушек, гнездящихся в кустарниках Пиренейского полуострова, то получается варево, приятное на вкус, но необычное по своим эффектам. В малых дозах оно лечит радикулит, но в больших, если принимать вовнутрь, вызывает необузданную похоть и раздражение конечностей.

Недолго думая, маркиз набивает мушками шоколадные конфеты и все это несет в публичный дом. Мотивы его действия осознанны: это последовательный атеизм. Раз Бога нет, то все дозволено, говорит он на сто лет раньше Достоевского.

И вот финал: окраина Марселя, лупанарий мадам Тюрбо. Объевшиеся мушек проститутки рвут на себе одежды, сигают на панель в чем мать родила. Многие ломают себе ноги.

— Теперь-то я повешу тебя, разнузданный маркиз! — клянется марсельский префект.

Де Сад бежит на Апеннины. В Италии его хватают. Король сардинский швыряет его в крепость Миолано, откуда он бежит опять.

В 1777-м де Сад схвачен под Парижем, брошен в замок Венсенн, переведен в Экс, где начинается процесс.


Его заявления о свободе воли обозляют суд. Двенадцать лет маркиз сидит в Бастилии, Венсенне, Шарантоне. В застенке создает он романы беспримерной дерзости и гениального предвосхищения. «Жюстина», «Жюльетта», многие другие. Был ли хоть один тогда, кто не назвал бы его безумцем? Сейчас мы судим иначе. XX век раскрыл величие Сада — пророка и анархиста.

Мысль его такова: траектории человека и космоса расходятся и создают критическое напряжение. Человек вышел из повиновения природе и Богу, но назад пути нет. На человеке теперь замкнулись иные силы. Последовательный эгоцентрик совершает преступления. Желание перемен влечет его от игрищ к сексу и от страсти к Богу. Все в жизни есть игра и миф. Любовь — игра, и творчество — игра, садизм — игра, и революция — тоже. Надо видеть ложь мира реального и выражать себя в искусстве, а главное — предвосхищать собственную смерть.