Эрик Хансен - Титаник. Псалом в конце пути

Ты никогда не спрашивал меня о деньгах, которые я вдруг стал приносить домой.

Дорогой Гаврик! Письмо получилось длинное, и я не знаю, сумел ли я объяснить тебе свое поведение так, чтобы ты понял меня. Впрочем, я не прошу ни прощения, ни понимания. Я только говорю, что я человек безвольный и нерешительный. Просто я плыл по течению. Я был мальчиком на побегушках. Сидел на корзине с яйцами и кудахтал, как придворный шут.

Когда Виктор Зернов во время нашей последней кражи застрял в дымовой трубе, я сбежал. И поделом мне, что он потом, когда полиция вытащила его из трубы, свалил всю вину на меня, сказав, что я был организатором краж, укрывал краденое и использовал его как подручного.

Я очень болен, Гаврик, жить мне осталось уже недолго. И пока еще есть время, мне захотелось написать тебе это письмо. Захотелось сказать, чтобы ты берег то, что принадлежит тебе, по-настоящему принадлежит: свою свободу. Не позволяй никому построить для тебя ледяной дворец и не входи в него по своей воле. Живешь ли ты счастливой семейной жизнью или живешь ради какого-нибудь великого дела, берегись таких людей, как этот человек-змея.

Время в море движется не так, как на берегу. Часы проходят незаметно, пролетая вместе со светом и ветром. Все кажется простым и легким. Пассажиры встают, завтракают, пьют чай. Думают о том, что им хотелось бы сделать, о книгах и журналах, которые взяли с собой. До полудня они читают. Прочитывают по четыре раза одну и ту же строчку. Мысли их разбегаются. Море так красиво, пароход так мал. Воздух и небеса бесконечны… Человек берет себя в руки и дочитывает абзац до конца. А тут уже и ленч.

После ленча пассажиры слушают музыку в зимнем саду или прогуливаются по палубе, встречаются со спутниками, обмениваются обычными фразами о спорте или политике — здесь, в море, и то и другое представляется одинаково далеким. На несколько дней человек изолирован от мирской суеты по обе стороны Атлантического океана. Расстояние между Старым и Новым Светом постоянно уменьшается, делается короче. Суда несут эти миры с собой — книги, серебро, турецкие бани, виски с содовой, вольтеровские кресла и грелки. И тем не менее человек находится в пути, в некоей пустоте. Никаких газет, никаких телефонных звонков. Разве что иногда телеграмма.

На скользившем по волнам «Титанике» царила приятная, расслабляющая праздность. Пассажиры первого класса поглощали завтраки и обеды с удвоенным от морского воздуха аппетитом, играли на палубе в разные игры, фотографировали друг друга у поручней, устраивали по вечерам шарады и викторины, играли в карты, заключали пари о расстоянии, покрытом судном за последние сутки, о скорости судна и о времени прибытия в Нью-Йорк. Играли в сквош на палубе «G» или расходовали полученные во время ленча калории в судовом гимнастическом зале. Обедали с друзьями и друзьями друзей в роскошном обеденном зале или в ресторане a la carte. Во втором и третьем классе, где было меньше удобств, чем в первом, часы в море протекали столь же безмятежно. Дети бегали, взрослые мечтали. Играли, пели, в салоне третьего класса устраивали танцы; к услугам пассажиров там было пианино. Начали завязываться легкомысленные романы.

Команда тоже была довольна новым судном, особенно после того, как берег остался позади и перед судном открылся океанский простор. Ровно в 10.00 каждый день, кроме воскресенья, старший механик, распорядитель рейса со своим помощником, судовой доктор и старший стюард поднимались на мостик к капитану Смиту, который встречал их в парадном мундире с регалиями на груди. Стоя по стойке «смирно», каждый отдавал рапорт о делах, входивших в их ведение. Ровно в 10.30 капитан Смит отправлялся с ними в ежедневный обход судна; они проходили по всем коридорам, салонам и кают-компаниям во всех классах, осматривали камбуз и пекарню, парикмахерскую и бары, буфетные и кладовые, изоляторы для больных и машинное отделение. Эти люди в морской форме осуществляли инспекцию и контроль тщательно и ответственно, обращая особое внимание на порядок, чистоту, дисциплину и прежде всего безопасность. Проверяли иллюминаторы и лебедки, шлюпбалки спасательных шлюпок, выговаривали за небрежно задвинутый совок в угольном бункере, от их внимания не ускользало даже грязное кухонное полотенце; снова и снова задраивались люки трюмов, окурок на полу в прачечной служил поводом для строгого внушения. Совершив свой ежедневный обход, офицеры возвращались на мостик, где все предложения и замечания заносились в судовой журнал. Потом капитан совещался на мостике с вахтенными офицерами и своими помощниками, сообщал им о результатах проведенной инспекции, корректировал курс судна и отдавал распоряжения на предстоящий день.

В 8.30, в 13.00 и в 18.00 горнист «Титаника» П. У. Флетчер подавал сигнал, сообщавший о том, что обеденные залы готовы к приему пассажиров.

В камбузах вынимали из печей большие подносы с румяными булочками, в котлы загружали целые горы брюссельской капусты и картофеля, ставили на лед бутылки с пивом, резали кур, а в ресторанах изящно складывали салфетки.

По всему судну неутомимо сновал инженер Томас Эндрюс из компании «Харланд энд Волфф» и делал заметки. Он совещался с капитаном, беседовал с генеральным директором Исмеем. Разговаривал с юнгами и кочегарами. Не должен ли этот крюк висеть чуть ниже? Не трудно ли в камбузе управляться с большими котлами? Есть ли место, где могут присесть подносчики угля? Не нужно ли отшлифовать полки в шкафах для постельного белья наждачной бумагой? Довольны ли горничные санитарными условиями? Так он знакомился со всем судном от носа до кормы; ничто не ускользало от его внимательного взгляда, и команда проникалась уважением к инженеру, который создал этот прекрасный пароход и хотел облегчить их работу. Кок приглашал Эндрюса снять пробу с омара, две горничные шутливо заигрывали с ним. Пекарь с палубы «D» пек для Эндрюса, у которого было что-то с желудком, специальный хлеб, а горничные с палубы «F», чистившие и гладившие одежду, проявляли к одежде инженера особое внимание — пришивали пуговицы, обрезали выбившиеся нитки и быстро возвращали его одежду в каюту. Он был отцом «Титаника» и приходился дядюшкой всей команде. Эндрюс не обошел вниманием и музыкантов, он поинтересовался, достаточно ли вместительно помещение, где они хранят инструменты, не холодно ли им, не жарко ли, достаточно ли света по вечерам, когда они выступают.

Жизнь музыкантов во время рейса тоже была спокойной. Утром они были свободны, потом играли во время ленча и давали концерт в зимнем саду. С трех до пяти они опять были свободны, потом играли в ресторане и давали вечерний концерт. После такого напряженного дня к одиннадцати часам они добирались до коек уже смертельно усталые. Однако ничего лихорадочного в их работе не было. Благодаря миру и спокойствию, царившим на «Титанике», даже темп исполняемой музыки стал медленней.