Евгений Боушев - Колдовская книга (Grimoire)

Мельница крутилась, скрипя и грохоча.

Где-то далеко, в городе, на операционном столе, в больнице, пациент умер, не приходя в сознание.

Колдун уронил голову на руки и закрыл глаза. Боль отступила, а холодное тело начало коченеть. Тогда он встал, уже окончательно мертвый, и подошел к девочке. Снял с себя шляпу и одел ей на голову.

Они стояли и смотрели друг другу в глаза. Ветер швырял в лицо снег, из леса вылетел филин и уселся черту на плечо; ангел допил бутылку, протрезвел и сотворил еще одну. Разваливался на части замок, грохотала и тряслась бутафорская мельница, а колдун все пытался поймать в призрачных глазах смутно знакомый сероватый отсвет. Метель бушевала…

И была одна секунда — длинная, как вечность, неизменная, как бессмертный белый понедельник, горькая, как холодная река времени на границе бытия. Он знал в эту секунду, что на него смотрят глаза мельника, глаза девочки, его собственные, всепонимающие и всепрощающие глаза. Знал, что время несется по пустым заснеженным полям стремительным зайцем — скачет зигзагами, оставляя на искрящемся голубом пространстве запутанные и невнятные следы; мышью скребется под столом в жарко натопленной кухне; висит в застывшем воздухе душным запахом земляники; горит, не сгорая в потухшем камине. У человека на операционном столе снова заработало и тут же остановилось сердце. Забилось. Замерло. Забилось. Замерло…И еще он слышал песню, смутно знакомую, но очень далекую, почти неразличимую за гулом метели:

- Но мы проснемся на другом берегу,

Но мы проснемся на другом берегу,

Но мы очнемся на другом берегу,

И, может быть, вспомним…

Идея вечного возвращения загадочна, и Ницше поверг ею в замешательство прочих философов: представить только, что когда-нибудь повторится все пережитое нами и что само повторение станет повторяться до бесконечности! Что хочет поведать нам этот безумный миф?

Милан Кундера. "Невыносимая легкость бытия"

"Колдовская книга" или "Гримуар"(Grimoire) Евгения Боушева — книга, написанная прежде всего для самого себя. Каждому из нас знакомо ощущение спутанности мыслей, когда множество идей одновременно пребывает в одной точке разума и кажется, что еще мгновение — и наступит долгожданный миг понимания. Е. Боушев, с его обостренным чувством так называемой "бытовой мистики" и превосходным даром рассказчика не мог не выразить на бумаге обуревавшие его мысли. Но просветления нет, и оттого книга не имеет четкой концовки. Это, да еще плавающий стиль и большое количество недосказанности — главные аргументы противников произведения.

Но давайте разберемся по порядку. Во-первых, в аннотации к книге автор прямо указывает на параллель между контекстом и текстами средневековых гримуаров, которые были намеренно запутаны и непонятны. Во-вторых, стоит вспомнить неопубликованные и оттого неизвестные широкой публике дневники Евгения Михайловича, в которых встречается фраза "Самокопание, равно как и самотрепанация и всякое самопрепарирование СЕБЯ — вещь болезненная и в высшей степени интимная — получившийся в результате скелет мы с ужасом запихиваем в самый глубокий шкаф и запираем дверцы на ключ." "Колдовская книга" (будем все-таки называть ее так) — не автобиографическое произведение, но произведение межтекстовое. В нем присутствуют намеки разной степени прозрачности на все предыдущие тексты автора. Значит, в какой-то степени это произведение отображает весь накопленный жизненный опыт автора, его нынешнее творческое "я". Если сравнить первые страницы книги с подготовкой операционного поля, а кульминацию — с первым разрезом, становится ясно, почему автор в финале отступает в тень и предоставляет делать выводы нам самим. Да и то — лишь тем из нас, кто понял иносказательность книги.

В третьих, намеки в книге расположены по нарастающей и становятся понятны только в следующей главе. В итоге, окончательное понимание текста наступает после второго-третьего прочтения. Текст воспринимается весь одновременно, и сюжет, как древний змей Уроборос, свивается в кольцо, вцепившись в собственный хвост. Потому что — откроем вам тайну — все описанные в книге события происходят в течение часа.

Итак, спросит непонимающий читатель, о чем же книга? И почему книгой называются три рассказика по страничке каждый? Начинаем отвечать по порядку.

В соавторстве с Е. Боушевым нам удалось вскрыть следующие смысловые слои, или темы, в контексте:

Тема творчества

Тема вечного невозвращения

Тема любви

Тема свободы

Далее мы попытаемся проанализировать текст книги в соответствии с выбранными темами.

Первая глава вначале выглядит совершенно обычной — волшебный лес, волшебная мельница, колдун в замке. Несмотря на нетрадиционные сказочные приемы — невозможность выйти из леса, застывшее время и прочее, текст выглядит как старая детская сказка. С одним отличием — здесь нет разгадок и морали — одни загадки и слабая, едва различимая горечь. Да еще несколько мест, от которых у читателя пробегает холодок по спине — так неожиданно его выдергивают из сказочной атмосферы в пугающую неизвестность.

— Вы говорите, что знаете все. Скажите тогда, кем была моя мать?

— У тебя никогда не было матери, — отчетливо произнес колдун, глядя в книгу.

Эти загадки оставляют нас в недоумении, и ответы на них начинают появляться лишь в других главах. Вернемся к ним позже.

Вот, наконец, ситуация становится более ясной — именно колдун виновен в том, что из леса нет выхода и время стоит. Почему он сделал так?

Да потому что колдун боится меняться. Он боится стать другим, изменить своим нынешним идеалам. Он застрял в этой сказке, разрушает ее, делает слишком взрослой и заставляет остальных испытывать боль. "Отпусти нас", просит дочка мельника. И колдун исчезает навсегда. Куда? На этот вопрос пока нет ответа, кроме реплики девочки: "Что-то страшное случилось там". Совершенно кстати вспоминается и эпиграф к первой главе — "и четвертая история — это рассказ о самоубийстве бога"…

Это самоотвод автора, а если вспомнить заключительную главу ("бог-это любовь"), то это еще и отказ от слепой неразделенной любви. Так ли непонятен текст теперь?

И еще одно. Колдовская книга, сожженная Колдуном в камине и текст, читаемый нами — не одно ли и то же? А письмо, которое видит и не видит на столе мельник — не зачеркнутая ли вовремя строчка в черновике автора?

Глава вторая. Ключевой частью эпиграфа следует считать фразу "хотела бы я знать, кто все те люди, которых я вижу во сне". Стоит также задуматься, отчего все приведенные цитаты относятся к одному периоду латиноамериканской литературы. Мы считаем, что это отсылка к столь любимому латиносами "магическому реализму" и его особым временным законам, согласно которым все описанное происходит одновременно.