Александр Муленко - Возвращение Панды

Снег выпал, наконец, и устоялся. Дети в садике опустили шапочки. Они тузили друг друга, смеялись и бегали наперегонки, играя в салочки и в прятки. Не столь уже сердито и внимательно «пасла» их воспитательница. Слякоть прошла, и наступила зима.

В арочном цирке Тарантул поставил забор. Красивые металлические оградки были откованы в кузнице не простым ремесленником. Выкрученные детали ажурно сплетались между собою в сказочный орнамент, кованные лепестки и цветочки венчали верха его изделий. Декоративная решетка монтировалась в арочный проем. Она связывала между собою несущие столбы и придавала архитектурной композиции законченный вид. Уже не только дети, но и взрослые любили поротозейничать и побалагурить со строителями. Сколько Вам платит хозяин?.. А надо ли этому учиться и где?.. Не холодно ли, наконец, работать в сырых рукавицах?

Старик был молодцом. Словно за всю свою бестолковую жизнь торопился он реабилитироваться перед людьми. Каждый сварной шов он самостоятельно зачищал, обрабатывая до блеска, проверял на прочность. Каждый выкрученный из металла рисунок протирал от случайно попавшего на него раствора и охорашивал отлупленные места на кладке. Помогал он рубить топором изо льда Снегурочку — жил полной жизнью свободного человека. Ибо только творческий труд, не стесненный никакими идеями, делает нас по-настоящему счастливыми. Дети и их улыбки стали наградой художнику.

— Здравствуй, Танюшка!

Девочка выглядывала из детского садика на стадион, где рабочие разбирали подмости и убирали последний строительный мусор, которого всегда так много на сдаточном объекте. Поливочная машина кружила по цирку, заливая каток. Дедушка Мороз и Снегурочка громоздились у парадного входа на виду у прохожих, а развешенные по периметру забора, электрические гирлянды бегло сверкали разноцветными огоньками.

— Тебе не весело, Таня? Почему? Я уже давно тебя не видел. Ты где пропадала?

— Болела.

Она разглядывала сапожки — стеснялась…

— Ты боишься меня? — догадался старик.

— Я тебя не боюсь! Но мама запретила мне беседовать с тобой. Ты вор и бандит, и ничему хорошему не научишь.

Это был приговор. Вся его нелепая жизнь прокручивалась в голове с бешеною скоростью старой, местами оборванной и снова подклеенной киноленты, с провалами в памяти, с дырявым сюжетом. Как далеки были в ней друг от друга благородные порывы, как несвязуемы. В далеком отрочестве, оказавшись в дурной компании, стал он — Тарантул пленником воровских понятий и поступков. Неокрепший юнец изучал премудрости блатной фени и боялся ударить в грязь лицом перед корешами. «Рамсил» он и дрался. И готовил себя к жизни в неволе. И сел… А будучи осужденным в первый раз, не понял причины, приведшей его сюда, потому что не видел ещё он в жизни настоящих побед, изнуряющих душу и тело, но доставляющих радость… Все это было потом: и любовь, и спорт, и ослепительные награды. Но очень недолго. Водка тупила волю и привела его повторно, и в третий раз на скамью подсудимых. Последние десять лет только и думал Тарантул о том, каким же слабым оказался его разум. Какая неполная и ограничення была она — вся эта блатная жизнь, к которой с детства готовили себя и он, и его друзья. Как жаждали они свежего воздуха в тесных камерах изоляторов. Как ждали звонка, свободы. Бери её волю в охапку, вот она, но силы уже ни те, и дни лучшей жизни сочтены. А можно было покорять вершины или сплавляться по горным рекам, в полной мере кого-то любить и оставаться любимым. Фиаско. И боятся тебя родные, и предостерегают от тебя детей — а хочется тепла и ласки, может быть даже более, чем этому маленькому ребенку, стоящему за забором. Как слабы старики и дети. Как порою они равны и беспомощны.

— А я хочу с тобою дружить. Ты Снегурочку сделал.

По разные стороны забора две родственные души не желали расстаться. Старик в поношенной овчине и его внучка, двоюродная, но близкая — первый человек на воле, предложивший дружить.

— Ты приходи на праздник, Таня! Господин Мирзоев будет подарки раздавать.

— Мне не достанется… Потому что подарки зарабатывают себе сами. Их надо беречь. Так говорит мне мой папа. Ему никогда и никто ничего не дарил.

— А я подарю тебе куклу, — тут он увидел её ожившие глаза и испугался. — Вот отдаст мне хозяин деньги на праздник и я подарю. А когда разбогатею, не скоро — но я куплю тебе весёлый пуховичок, чтобы не прятала ты в чёрную шубку своё лицо.

— Панда! — позвали её. — Воспиталка зовёт.

— Я сейчас прийду…

— Ты Панда? — удивился старик.

— Я — Панда, — девочка снова невесело смотрела мимо.

— Кличка?! — он был поражён.

— Погоняло, — вздохнула Таня.

— Хорошее погоняло, но почему ты Панда?

Она воспрянула духом, боялась, что начнёт стыдить её старик, прогонит, опозорит, смеяться будет над нею, как смеялась детвора, когда она плакала над любимой игрушкой. Мальчишки забрали у неё маленького черно-белого мишутку величиною в ладошку и стали играть в снежки — открыли сезон охоты — вот и случилась беда. Один из снежков подкинул его в воздух и бросил в лужу прямо под колеса автомобиля. Раздавила Светлана Михайловна панду, фыркнула что-то про хулиганские выходки и скрылась в подъезде. Ревела Танюшка горько и долго, прижимая порванного мишку к лицу. Её попытались утешить, игрушку забрали и похоронили в мусорном ящике — велели забыть. Рёву-корову отмыли от грязи и увели в помещение, дали ей в утешение самую лучшую куклу и конфет, но сбежала она тайком ото всех во время сонного часа. Оделась впопыхах и обулась, нырнула в мусорный ящик с головой и вытащила игрушку на свет, и спрятала медвежонка в кармашек. Злые озорники мальчишки в окошко увидели это — стали её дразнить и позорить, называть грязной Пандой-помоешницей.

— Уже в раннем детстве добро воспринимается, как слабость и уничтожают всех святых и великодушных как в этом, так и в том мире, где прошла моя горькая жизнь. Так не должно быть! — возмутился Тарантул и тут же остыл. — Но так оно есть…

Он держал медвежонка в руках и гладил.

— Хорошая Панда. Маленькая. Я же сама отдала её им поиграть, — девочка раскаивалась.

Она поглядела на деда. Понимает ли он это? Но старик не смеялся. Большие глаза за стёклами поломанных очков сопереживали.

Зима была тёплой. Ниже двенадцати градусов мороза температура не опускалась. Отопительная система функционировала исправно. Духота в квартире мешала спать: Вислоухов ворочался с боку на бок, кряхтел, сбрасывал с себя одеяло, зевал поминутно, но сон не шёл. Ко всему ещё засвистела машина Мирзоева, брошенная хозяином под окнами его дома. Как соловей разбойник, на разные голоса заливался ревун — неизвестные нарушители пробовали на прочность защиту автомобиля… Остатки дремоты окончательно покинули майора милиции. Потный и утомлённый он долго искал свои тапочки, потом накинул на голое тело пижаму и вышел на балкон. Не спеша закурил, откашлялся, сырая махорка раскочегарилась не сразу. Вдохнув, наконец, полной грудью вожделенный дым, вперился начальник глазами в источник шума. В окрестных домах загорелись огни. Кто-то матерился, стараясь перекричать сигнализацию. Но хозяин машины спал пьяный, и только выкурив третью сигарету, Вислоухов облегчённо вздохнул: