Филип Сингтон - Зоино золото

— Но мы никого тут не знаем.

Мать отбросила волосы со лба.

— Мы должны найти тебе врача, Зоя. Есть у меня один старый знакомый, доктор Григорьев. Знать бы, где он живет.

В ту ночь ребенок впервые пошевелился внутри Зои. От удивления она села в постели, прижимая ладонь к животу. Потом он пошевелился еще раз, и еще. Это не случайные толчки — это разговор. Раз, два, три. Ребенок говорил с ней, сообщал, что он жив, растет, хочет родиться.

Она улыбалась в темноте.

Теперь их было двое, мать и дитя. Как икона в церкви. Она понимала, что это значит. Это значит, что пути назад нет. Юрия надо простить, и они будут жить дальше, вместе, плевать, что скажут люди. Ее мать заговаривала о разводе. Развод не проблема в новой России. Но этого не будет, потому что теперь они семья. Одно предательство не оправдание для другого.

Тогда она и дала имя ребенку — Александр. Он будет высоким и светловолосым, как отец, с темными, как у Зои, глазами. Она уже видела маленького мальчика на руках у отца. Видела, как он стоит навытяжку в своей курсантской форме.

То, как он снова замер в ее животе, подсказало Зое, что имя ему понравилось.

Александр Юрьевич.

На даче Матильды Кшесинской он имел бы успех. Душными летними вечерами дамы наблюдали бы за ним, прикрываясь веерами. Сердца их пропускали бы удар при его приближении.

Ее сын, ее гордость, ее утешение.

Она жалела, что не может рассказать обо всем Юрию. Жалела, что не может сказать ему, что все будет хорошо. Она представила, как он сидит в своей камере, измученный и сломленный, и заплакала. Она должна была найти способ сообщить ему о сыне. Это придало бы ему сил. Но это не важно. Она станет такой же, как мать. Она найдет в себе силы сражаться за троих.

Она подползла к окну и впервые после школы преклонила колени. Она смотрела на холмы и тусклые, мерцающие звезды и клялась Богу и Деве Марии, что не нарушит свой священный долг. Она родит ребенка в мире, сияющем любовью.

Она заснула с именем сына на устах. Утром Зоя пошла искать церковь, чтобы еще раз поблагодарить Бога и дать ему обет как подобает. Но все церкви были закрыты или охранялись солдатами. Наконец она очутилась у собора святого Владимира и замерла, глядя на его высокие белые стены и небесно-голубой купол. Она помнила его с детства, мадемуазель Элен водила ее сюда, но сейчас он казался еще прекраснее, прекраснее и неосквернимее, словно врата в небо.

Она знала, что обет следует принести здесь, лучше места не найти. Но все входы были закрыты, и хотя она ходила вокруг церкви и стучала во все двери подряд, никто не слышал ее. А если и слышал, то не впустил.

Когда она вернулась в квартиру, матери и бабушки не было. Они пришли через несколько часов с жестянками французских армейских пайков и куском дегтярного мыла, завернутым в тряпье. Мать не выпускала мыло из вида. Она никому не разрешала брать его, пока не опустились сумерки, и даже тогда стояла на посту у ванны, пока Зоя возилась с ведром холодной воды.

— Чистенькая и хорошенькая для доктора, — сказала она, глядя, как Зоя намыливает свой маленький круглый живот.

— Для доктора?

— Да. Я нашла его. Доктор Григорьев. Он отошел от дел, но сейчас… — Она пожала плечами. Беды России сильнее всего ударили по старикам. — Завтра мы пойдем к нему. Он очень хороший врач. Очень опытный.

Зоя побледнела при мысли о том, что ее будет осматривать мужчина. С ней никогда еще не случалось такого. Но она должна пройти через это, если так нужно для блага ее ребенка. Она ополоснулась.

— Он ночью толкался, — сказала она, дрожа. — И утром тоже.

— Толкался? Кто?

— Ребенок.

Мать забрала у нее мыло и дала взамен тряпку. В темноте Зоя плохо видела ее лицо, но, похоже, мать особо не впечатлилась.

— Я выбрала ему имя. Его будут звать…

— Не будь дурой! — Мать неожиданно разозлилась. — Давай, вытирайся, пока простуду не подхватила. — Она отобрала тряпку и начала быстро вытирать дочь. — Ты что, не знаешь, что говорить об этом — плохая примета? Очень плохая.

Зоя прежде не замечала, что мать суеверна.

— Его зовут Александр, — сказала она. — Александр Юрьевич.

Мать перестала ее вытирать. С минуту она не шевелилась, словно на нее навалилась непосильная усталость.

— Зачем ты так со мной, Зоя? Зачем ты всегда так поступаешь?

Она бросила полотенце и ушла.

Доктор Григорьев открыл дверь в ковровых шлепанцах и мятом полотняном костюме. Хотя Зоя и знала, что он отошел от дел, ее удивило, насколько он стар, сгорблен, как ввалились его щеки. Его белесые зрачки пристально глядели на нее через грязное пенсне. Он улыбнулся, и зубы его сверкнули золотом.

Пара серег: жемчужины южных морей в россыпи мелких бриллиантов. Подарок отчима на пятую годовщину свадьбы. Непомерная цена за медицинский осмотр.

Григорьев уронил серьги в нагрудный карман.

— Мыло принесли, как я просил?

Он хотел забрать и мыло.

Мать Зои протянула брусок. Григорьев развернул его, поднес к носу и понюхал.

— Годится. Мы не можем рисковать заражением.

За его спиной топталась медсестра с седыми волосами и невыразительным лицом. Она осталась безымянной.

— Готовьте девушку, пока я мою руки.

Они спешили. Медсестра открыла дверь и отошла в сторону, пропуская Зою.

— Иди, — приказала мать.

Вдоль стены — пустые книжные полки, окно с грязными матовыми стеклами. Через него сочился коричневатый солнечный свет. Посреди комнаты — стол, выше обычного, словно колода мясника. По бокам стола свисали толстые кожаные ремни.

Медсестра взбила подушку. Женщина была одета в серое платье и белый фартук.

— Разденься за ширмой. До сорочки.

Она вышла из комнаты. За дверью мать разговаривала с доктором Григорьевым. Врач был чем-то обеспокоен. Слишком поздно, говорил он. Но мать настаивала. А когда она настаивала, всегда сложно было ответить «нет».

На улице раздались крики. Зоя подошла к окну и выглянула через разбитое стекло. Они находились на узкой улочке за Нахимовским проспектом. Зоя помнила, что на нем было полно магазинов, трамваи с лязгом ездили туда-сюда, внутри на поручнях висели мужчины в канотье. Мадемуазель Элен купила букетик белых цветов и вдела один в волосы Зои.

Она разделась.

— Забирайся на скамью.

Так вот что это такое: скамья. Доктор готовился в дальнем конце комнаты. Металлические инструменты. Зоя обхватила себя руками. Ей было холодно.

Вернулась медсестра с дымящимся стаканом чая. Сразу за ней шла мать Зои.

— Выпей, — велела сестра. — Это поможет расслабиться.

Крапивный чай. Знакомый вкус, но чуть другой, нежели обычно. Со странной горчинкой.

— До дна, — настаивала сестра.

Когда Зоя допила, ее подвели к скамье и велели лечь. Мать села у окна. Зоя ее не видела, но слышала, как она дышит, слегка натужно.