Рассел Хобан - Лев Воаз-Иахинов и Иахин-Воазов

— Кроме чего? — поинтересовался Иахин–Воаз.

— Это я и имею в виду, — сказал туго завернутый. — Окружающая нас кроместь. Домой я больше не пойду. Прощай, желтая птичка. В том‑то и муть, дорогая.

— Суть, — поправил Иахин–Воаз.

— Дай мне суть, и я найду в ней муть, — возразил туго завернутый. — Вы сейчас не с нормальными разговариваете, любезный. Не пытайтесь уклониться, играя на головоломках и девяностодевятилетней аренде. Пустые клетки все равно больше, чем здешние зиккураты, и карабкаться еще ох как высоко. Глубже, чем колодец.

— Круглее, чем колесо? — предложил Иахин–Воаз.

— Забегаете вперед, милый, — сказал туго завернутый. — Пусть само идет.

— Не будьте таким снобом.

— Кто бы говорил, — возмутился туго завернутый. — Он с его львами, дорожными чеками и фотоаппаратами. Ожирение — мать расширения. Стерва успела выбрить полдела. Да хоть возьмите эти чертовы замки да вышлите их домой, по кирпичику, — мне плевать. Сгиньте с глаз долой, вы и ваш лев. Туристы.

— И совсем не нужно говорить таким тоном, — заметил Иахин–Воаз.

Туго завернутый вдруг заплакал. Встав на колени, он спрятал голову в ладонях, выставив зад.

— Я не хотел этого говорить, — всхлипывал он. — Позвольте мне погладить вашего льва. Я могу каждый день отдавать ему свой ужин.

Иахин–Воаз отворотился от него, лег на спину, заложив руки за голову, и стал смотреть в потолок, пытаясь вновь обрести тишину и покой в том пространстве вокруг, которое было, вероятно, с его койку размером, до потолка высотой, — его личное владение. Солнечный свет шепнул: — Начни сомневаться — и все пропало. Только начни. «Нет», — сказал Иахин–Воаз занавескам. Пропадешь, сказал бордовый фон, сказали желто–синие цветы. А мы останемся. Сколькие приходили сюда, чтобы уйти навсегда, сказал запах готовки. Все потерпели поражение.

Вдруг Иахин–Воаз осознал присутствие у своей койки кого‑то, у кого были ноги врача психиатрической лечебницы. Ему доводилось слышать часы, чье тиканье было достаточно членораздельно. Когда заговорил доктор, его слова превратились в тиканье, пока Иахин–Воаз как следует не прислушался.

— Как тик–так дела у нас? — спрашивал доктор. — Так–тик?

— Очень так, спасибо, — отозвался Иахин–Воаз.

— Тик, — сказал доктор. — Все будет тик–так, я в этом не сомневаюсь.

— Я тоже думаю так, — ответил Иахин–Воаз.

— Ночью тикали как? — спросил доктор.

— Очень так, — ответил Иахин–Воаз. — Не припоминаю никаких снов, которые забыл.

— Вот и тик, — сказал доктор. — Так тикджать.

— Счастливо, — попрощался Иахин–Воаз, поднимая два пальца на прощание.

— Для пожелания победы обычно делают по–другому.

— Когда я увижу победу, то сделаю, как вы сказали, — пообещал Иахин–Воаз.

Докторовы ноги ушли, а с ними — сам доктор. Появились обычные ноги. Знакомые туфли.

— Как вы себя чувствуете? — осведомился хозяин книжного магазина. — С вами все хорошо?

— Благодарю, неплохо, — отвечал Иахин–Воаз. — Очень любезно с вашей стороны наведаться.

— Как вы очутились здесь? — спросил владелец книжного магазина. — Вы ничуть не изменились с прошлого раза. Это все из‑за той галлюцинации с собачьей едой?

— Вроде того, — ответил Иахин–Воаз. — К сожалению, полицейский тоже ее увидел.

— А, — сказал владелец. — Лучше всегда, знаете ли, держать такие вещи при себе.

— Хотелось бы, — ответил Иахин–Воаз.

— Все уладится, — сказал владелец. — Покой пойдет вам на пользу, и вы вернетесь на работу отдохнувшим.

— И вы безоговорочно примете меня на работу снова? — спросил Иахин–Воаз.

— Почему нет? Вы продаете книг больше, чем любой другой. А беда может стрястись со всяким.

— Спасибо.

— Не за что. Ах да, недавно в еженедельнике было объявление. Письмо для вас в абонентском ящике. Вот оно.

— Письмо для меня, — повторил Иахин–Воаз. Он открыл конверт. В нем находился другой конверт со штемпелем его города, города, где когда‑то он был Иахин–Воаз, продавец карт. — Спасибо, — поблагодарил он и положил письмо в ящик тумбочки.

— А здесь немного фруктов, — сказал владелец, — и пара книжек.

— Спасибо, — сказал Иахин–Воаз, вытащил из пакета апельсин, подержал его в руке. Принесенные книжки были двумя собраниями сверхъестественных и ужасных рассказов.

— Литература ухода от реальности, — пояснил владелец.

— Ухода от реальности, — повторил Иахин–Воаз.

— Я зайду еще, — пообещал владелец. — Выздоравливайте поскорее.

— Да, — сказал Иахин–Воаз. — Спасибо.

Только ты, пропела черная вода, окружающая паром в ночи.

— Только я что? — переспросил Воаз–Иахин. Рядом с ним никого не было, поэтому он говорил вслух. Он стоял, облокотившись на перила, вдыхал черноту моря и осыпал воду проклятиями. — Каждый долбаный предмет заговаривает со мной, — продолжал он. — Оставьте меня в покое. Я поговорю с вами как‑нибудь в другой раз. — Он прошел на корму и отсюда увидел, как над кильватерной струей в жуткой тишине парят белые чайки. Из темноты — на свет. Со света — обратно в темноту. Воаз–Иахин погрозил им кулаком. — Я даже не знаю, там ли он! — закричал он. — Я даже не уверен, там ли его искать.

Ты знаешь, сказали брезжащие в темноте белые крылья. Не говори нам, что ты не знаешь.

— Именно это я говорю вам, — повторил Воаз–Иахин, перегибаясь через перила. — Я не знаю.

На юте никого не было, и он заговорил громче, закричал в темноту и в воду:

— Не знаю! Не знаю!

Две чайки устремились навстречу друг другу, словно брови, и составили на миг бледную хмурую гримасу. Воаз–Иахин поставил ногу на нижние перила и перегнулся еще больше, вглядываясь в темноту, где встречались и разлетались белые крылья.

Внезапно он почувствовал, что какая‑то рука схватила его сзади за пояс. Он обернулся и лицом к лицу оказался с женщиной. Она не отпустила его ремень, ее рука так и продолжала обвивать его талию, их лица чуть не соприкоснулись.

— В чем дело? — спросил Воаз–Иахин.

— Отойди от перил, — спокойно приказала она, продолжая держать его за пояс. Ее голос показался ему знакомым. На ее лицо упал свет из освещенного окна, и он сумел разглядеть его.

— Вы! — вымолвил он.

— Ты меня знаешь?

— Вы подвозили меня. Несколько месяцев назад, на том берегу, дорога к порту. У вас была красная машина, в ней еще играл магнитофон. Вам не понравилось, как я на вас смотрел.

Она отпустила его пояс. Его кожа пылала там, где ее рука прикоснулась к ней.

— Я тебя не узнала, — произнесла она.

— Почему вы удержали меня за пояс?

— Я забеспокоилась, увидев, как ты перегнулся через перила и кричишь что‑то в темноту.

— Вы думали, я прыгну за борт?

— Забеспокоилась, и все. Ты выглядишь старше.