Рассел Хобан - Кляйнцайт

— Мое сознание сейчас очень крепко, — ответил Кляйнцайт. — И никаких неприятностей от него не видать.

— Разумеется, — сказал доктор Налив. — А мы вот поглядим, как все повернется. — Он улыбнулся, перешел к следующей койке, обследовал Раджа. А где это Плешка, Наскреб и Кришна? — подивился Кляйнцайт.

Он повернулся на бок, оборотившись спиной к Шварцгангу и Рыжебородому. Радж, застегивая пижаму, улыбнулся. Кляйнцайт улыбнулся в ответ.

— Вы уходите, возвращаетесь, — произнес Радж. — Туда и обратно.

— Просто стараюсь больше двигаться, — пошутил Кляйнцайт.

— Вы собираетесь в скором времени снова пойти работать? — спросил Радж. — Вы возвращаетесь на свою работу?

— У меня нет работы, — сказал Кляйнцайт.

— А! — просиял Радж, передал ему «Ивнинг Стандард». — Вот здесь лучшие объявления о работе.

— Большое спасибо, — поблагодарил его Кляйнцайт.

Койка позади Раджа, на которой лежал Пиггль, сейчас была пуста. Лежащий на соседней с ней койке Нокс, глядя поверх новых «Всех звезд дрочки», поймал взгляд Кляйнцайта.

— Операция, — сказал он, кивая на койку Пиггля. — Он сейчас там. А с ним — Плешка, Наскреб и Кришна.

А! — отразилось на лице Кляйнцайта.

— Да, — прибавил Нокс. — Мы должны основательно подготовиться к тому, что грядет, все мы здесь, кто остался. Нам не вольно приходить и уходить, как вы.

— Почему вы думаете, что я волен приходить и уходить, когда мне вздумается? — спросил Кляйнцайт. — Я вышел, а обратно меня привезла скорая. Я не прекращаю своих попыток, но ничего не добиваюсь.

— Но вы ведь не успокоитесь, — заключил Нокс и вернулся ко «Всем звездам дрочки».

Кляйнцайт поразмыслил немного о Ванде Аддерс, «Мисс Гернси», которая всегда думала, что впереди у нее кое‑что большое. Она — лишь фотография в газете, а уже стала частью его жизни. Кому‑то сейчас посылает свои улыбки моя фарфоровая русалка? — задался он вопросом. Вроде никто сегодня не был настроен слишком сочувственно. Он пошарил под койкой. Ты там? — спросил он.

Нет ответа. Нет и мохнатой черной лапы. Он повернулся на другой бок, чтобы вновь оказаться лицом к лицу со Шварцгангом и Рыжебородым. Шварцганг был занят тем, что неустанно пикал в окружении своей аппаратуры и даже не посмотрел на него. Рыжебородый кивнул, снова отвернулся.

Пиггля обратно не привезли.

Аромат чистых простыней, дыхание свежего ветерка доносится от сиделки, меняющей белье на койке, где некогда лежал Пиггль. Явилась другая, привезла кресло на колесах.

— Вы сможете встать? — спросила она Кляйнцайта.

— Физически нет, — ответил он. Сиделка помогла ему подняться, ее пахнущая прачечной грудь толкнула его в кресло. Крепкая девушка, и пахнет от нее хорошо.

— К чему все это? — спросил Кляйнцайт. — Куда мы идем?

— Доктор Налив сказал, чтобы сюда положили двух новых пациентов, — ответила сиделка. — Мы перевозим вас в другой угол палаты.

Так вот оно и получается, подумал Кляйнцайт. Увидев, что на мне нельзя попрактиковаться, Налив потерял ко мне интерес, и теперь меня задвинут куда‑нибудь в темный уголок. Здесь были незнакомые лица, на которые раньше он взглядывал лишь мельком. Ему это вдруг напомнило, как бывает иногда на вечеринке, когда устаешь представляться чужим людям. Здесь, по крайней мере, мы можем позволить себе не стоять на ногах весь вечер с дурацкими бокалами в руках. Грудь толкнула его еще раз, он лег на койку.

Только не еще один, пробормотала койка.

Извини, сказал Кляйнцайт. Я постараюсь тут долго не задерживаться.

— Как насчет моего монитора? — спросил он.

— Доктор Налив сказал, что он вам больше не нужен, — ответила та, ускользнула.

Слева ему кивнула кислородная маска. Справа над «Оксфордской книгой английской поэзии» качнулись роговые очки, улыбнулись ему. Вот от этого жди неприятностей, пронеслось в голове Кляйнцайта.

Роговые очки дружелюбно оборотились к нему.

— Меня зовут Артур Тид, — сказали они. — Тид, но пусть вас это не смутит, ха–ха.

Кляйнцайт представился, показал мимикой, что ему сейчас не до разговоров.

— Госпиталь — прекрасное место для изучения характеров, — произнес Тид. — Я могу много чего рассказать о человеке, лишь кинув взгляд на его внешность. Я бы предположил, что вы писатель. Я прав?

Кляйнцайт то ли кивнул, то ли пожал плечами.

— Поэзия?

— Немного, — ответил Кляйнцайт, — время от времени.

— Я без ума от поэзии, — произнес Тид. — Я декламирую Бернса с шотландским акцентом.

Он передал Кляйнцайту карточку:

АРТУР ТИД

КОМЕДИАНТ — КОНФЕРАНЬСЕ — ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР

СТИХОТВОРНЫЕ ДЕКЛАМАЦИИ

(В сопровождении фортепиано)

— На фортепиано играет моя жена, — пояснил Тид. — Поэзия столько может открыть. «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», ха–ха. Днем я инженер–электрик, а ночью, знаете, поэзия.

— О да, — промолвил Кляйнцайт. Он негромко застонал, тактично намекая на то, что при всем своем интересе к этой теме он испытывает такую боль, какая Тиду и не снилась.

— Вы выглядите задумчивым, — сказал тот. — «Il Penseroso», что значит задумчивый. А мой девиз — улыбайся. «L'Allegro». Мильтон, вы знаете. «Печаль–губительница, прочь!..» и так далее.

Кляйнцайт смежил веки, кивнул.

— Вообще‑то над этой поэмой я сейчас и работаю, — продолжал Тид. — Запоминаю ее. Вношу в свой репертуар. Вы не могли бы проследить по книге, пока я буду читать вслух, правильно ли я произношу? Я уже несколько дней ищу кого‑нибудь, кто бы это сделал, но никто не хочет, а одному читать стихи вслух, согласитесь, диковато. — Он протянул книгу Кляйнцайту. Кляйнцайт увидел, как его руки приняли ее, не зная, что с ней делать. Тид уже начал:

Печаль–губительница, прочь!

Ужасный призрак, Тьмой бездонной

В стигийской пропасти от Цербера рожденный,

Там, где лишь стон теней глухую будит ночь… [7] Перевод В. Левика Кляйнцайт задремал, проснулся от произнесенных слов: «сам Орфей».

— Что такое? — спросил он.

— Что именно? — в свою очередь спросил Тид. — Я что‑то неправильно произнес?

— Я потерял страницу, — заявил Кляйнцайт.

— Страница 333, почти в самом конце.

Кляйнцайт прочел: