Грейс Пейли - Мечты на мертвом языке

Под «подпитать», отметил Шмуэль, он имел в виду «удушить».

К двадцать девятому июля все было готово. В 8 часов 13 минут утра провели первое испытание — на ограниченном пространстве. В 8 часов 12 минут, перед самым «моментом пфф» [18] Шмуэль Клейн. Момент пфф. Городское детство. Мицва-пресс. — Прим. автора. , в подвале произошла транзакция: мусор из малых контейнеров перенесли в большие; ранние пташки — бабушки, пошатываясь после бессонной ночи, покидали белье в корыта; мальчишки в плавках выкатили детские коляски на утреннюю прохладу. Приехал грузовик с углем, развернулся, перегородил тротуар, встал, опустил кузов у закопченного окна и зафырчал.

Радио у мистера Клопа было включено на полную громкость. Работая — вытаскивая с помощью Карла по деревянной лестнице баки из подвала, ругаясь с угольщиками, перегородившими проход, он слушал новости. Он хотел знать, выкатится ли солнце, яркое как всегда, и нет ли вероятности дождя — его брат выращивал в Нью-Джерси помидоры.

В 8 часов 13 минут будильник в лаборатории прозвенел свою реплику. Эдди нажал на кнопку на обычной стеклянной кофеварке, из носика которой в стену уходили две трубочки. Раздалось легкое шипение, кофеварка наполнилась паром, который тут же рассеялся.

Через сорок секунд мистер Клоп зарычал:

— Черт, кто это перднул?

Запах был не совсем такой: Эдди — он же изготовил смесь — это знал. Он предполагался более свежим, скунсовым, ближе к запахам, которыми растения и животные отпугивают врагов, но сильнее. О том, что определенного успеха он добился, Эдди понял по воплям угольщиков и визгу старушек.

Эдди, довольный, нажал еще одну кнопку, на этот раз на усовершенствованном пылесосе миссис Шпиц. Обратный процесс занял не более двух минут. Стеклянная емкость затуманилась, носик заткнули, джин вернулся.

Эдди понимал, что мальчишкам нужно время, чтобы уйти со своих наблюдательных постов и от людей, которые за ними наблюдали. И в эти короткие мгновения сердце его заходилось, как заходятся сердца после великого акта любви. С ощущением опустошенности пришла и мигрень. Когда Карл возбужденно докладывал новости, он слушал с грустью: что есть жизнь, думал он.

— Вот это да! — завопил Карл. — Историческое событие! С ума сойти! Эдди, Эдди, какая тайна! Никто не понимает как, что, откуда…

— Однако, — сказал Эдди, — ты бы поутих, Карл.

— Эдди, представляешь, никто не может ничего вычислить, — продолжал Карл. — Сколько это длилось? Все закончилось до того, как эта толстуха Горедински вышла из нашей уборной. Она с воплем натягивала подштанники и одергивала платье. Я смотрел из двери. Кстати, она не должна пользоваться этой уборной. Она наша.

— Ну да, — сказал Эдди.

— Ты погоди, погоди, послушай. Отец все твердил: «Б-же ты мой! Неужели я забыл, где выхлопную трубу открыть? Б-же ты мой, что ж я наделал? Или дымоход повредил? Скажите мне, хоть намекните».

— Твой отец — славный старикан, — холодно сказал Эдди.

— Да я знаю, — сказал Карл.

— Золотая голова! — Это появился Арнольд.

— Вы посмотрите на моего отца. — Эдди, хоть и возбудился, был мрачен. — Только посмотрите: сидит в своем магазине, бреется разве что пару раз в неделю. Бывает, часа по два не шелохнется. С носа у него капает, так птицы понимают, что он живой. Этот ублюдок, он ведь был настоящим докой во всемирной истории, а теперь возится с этим поганым зоопарком и обезьяной, которая даже ссать прямо не умеет.

Ему до дрожи стало обидно за свой потрепанный вид, за штаны из сэконд-хэнда. Так что он, расхохотавшись, сообщил им факты:

— Мой старик, знаете ли, был до свадьбы задвинут на сексе, а к женщинам имел огромное уважение (женщин он, поверьте мне, и впрямь уважает), и знаете, что он сделал? Пробрался в зоопарк в Бронксе и завалил там шимпанзе. Удивлены, а? Так вот, детеныша отправили во Францию. Если бы отец все рассказал, мы бы были богачами. Места себе не нахожу, как об этом вспомню. Он стал бы самым известным в мире зоофилом. Был бы нарасхват в свинарниках и на конных заводах. Ему бы слали телеграммы из Иркутска — приглашали бы участвовать во всяких экспериментах по межвидовому оплодотворению. Что бы он сделал с озимой пшеницей! Этот козел всем говорит, что ездил в Париж узнать, живы ли его родственники. А на самом деле он ездил за моим братом Ициком, чтобы привезти его домой. Напакостить маме и мне.

— Ух ты… — сказал Карл.

— Так вот в чем дело, — сказал Шмуэль-репортер, решив подыграть Эдди. — Вот почему ты такой умный. Рос, постоянно соревнуясь со странным братишкой… Ага…

— Эдди, умоляю, — воскликнул Арнольд, пристраивая на коленях блокнот. — Умоляю, Эдди, вскинь опять руки — как вот сейчас вскинул, когда разозлился. Есть у меня одна задумка…

— Сволочи, — сказал Эдди и плюнул на безупречно чистый пол лаборатории. — Шайка сволочей.

Тем не менее идеи девятнадцатого века относительно имманентности прогресса совершенно верны. Поскольку тоска его пошла на убыль и начало августа было временем напряженной работы и безудержного веселья. Тайна сильного, но не токсичного газа так и осталась тайной. Мальчики ее не выдавали. Те, кто не был вхож в клуб, ломали голову. Но они-то знали. И попивали колу с видом бойцов, захвативших все пинбольные автоматы противника, не получив при этом ни единой отметины.

Субботние вечера в лаборатории проходили успешно, под звуки, извлекаемые со скоростью 45 оборотов в минуту, в окружении изумительных женщин. Все приключения фиксировались Шмуэлем. Он все записал, например, как однажды вечером мистер Клоп зашел в подвал проверить пробки и застал там Риту Нисков, позировавшую Арнольду. К груди она прижимала реторту — целеустремленный Арнольд искал композиций посложнее.

— Ничего, ничего, сынок, продолжай, — пробормотал мистер Клоп, явно истолковавший все неправильно.

А еще однажды Бланши Шпиц сняла с себя все, кроме трусов и лифчика и под воздействием чайной ложки рома, добавленной в полтора литра кока-колы, решила заняться гимнастикой под сюиту из «Щелкунчика».

— Ах, Бланши, — сказал Карл, которого аж подташнивало от любви, — станцуй-ка танец живота, детка.

— Танец живота я, Карл, не умею, — ответила она и на счете «восемь» сделала глубокое приседание.

Арнольд заарканил ее юбкой Риты, оказавшейся у него в руке. Он уволок Бланши в угол, где наподдал ей, одел и спросил, сколько она берет и дает ли за ту же цену родственникам, но она и ответить не успела, как он снова ей наподдал и повел, забросив юбку Риты через плечо, домой. От таких сцен любые соседи взбеленятся, сколько добрых дел ни делай. Юбка Риты два дня провисела, зацепившись петлей за ограду у входа в подвал, но так и осталась невостребованной. Девушки, ехидно отметил в своей книжице Шмуэль, хоть и живут в стеклянных пещерах, но как в каменном веке.