Галина Северина - Легенда об учителе

— Я любитель, а она специалист! — с улыбкой сказал он нам. — Кесарю — кесарево, богу — богово!

— Зато вы такой же специалист в физике! Однако вам не мешает это быть человеком! — смело выкрикнул Кирилл.

Андрей Михайлович с удивлением посмотрел на него, слегка покраснел, что с ним редко бывало, быстро ответил:

— Все, что мы делаем, не должно нам мешать быть вежливыми, особенно по отношению к женщинам!

После этого класс почтительно встал при входе Веры Петровны и долго выжидал, пока она вынимала что-то из портфеля.

— Не теряйте времени! — тонким, стеклянным голосом прокричала она.

Мальчишки скептически переглянулись: не оценила учительница их вежливости. Стоит ли стараться в следующий раз?

Да, время у нее было рассчитано до секунды. Притом она пребывала в непоколебимом убеждении, что ее объяснение всем должно быть понятно с первого раза. Тому, кто не понимал, она откровенно говорила в глаза:

— Тогда вам нечего делать в девятом классе!

Когда таких, кому «нечего делать», накопилось довольно много, она со вздохом сказала:

— Прискорбно, что у вас не было в восьмом классе настоящего математика. Придется все грехи брать на свои плечи!

Помня слова Андрея Михайловича о вежливости, ей никто не возразил, но за классного руководителя обиделись. Кто же тогда настоящий, если не он?

Справлялись с требованиями Веры Петровны полностью только Игорь Баринов, Жорка и, как ни странно, Рафик.

Остальные кряхтели. Света тут же возобновила занятия с Игорем. А я попала в тиски между собственной гордостью и презрением учительницы, сразу поставившей меня на низшую ступень:

— Я знаю, вы проявляете большие способности по литературе, но у меня вы нуль!

Вера Петровна единственная из педагогов называла нас на «вы».

Нулевое состояние. Его трудно определить. Возможно, оно повлияло на мое настроение вообще. Я снова начала в себе сомневаться. Может быть, уйти из школы, как Аня Сорокина?

— Брось! — протестовал Жорка. Он теперь был старостой класса и горячо болел за каждого. Я же была как-никак давним другом. — Давай вместе готовить уроки. Приходи по утрам ко мне. Или я к тебе. Ты же можешь! Вспомни прошлый год!

Ира и вовсе подскочила от такого моего решения:

— Да ты что! Одну меня на съедение «гусаку» оставляешь? Мы еще должны с ним рассчитаться! Не смей никуда уходить. Ты пожалеешь. Не распускай нюни!

А февральские ветры все дуют, завивают в тонкие крутящиеся столбики снег на крыше… По алгебре я кое-как вылезла, а по геометрии и тригонометрии торчат крупные «неуды» в журнале.

— Странное сочетание? — с недоумением сказал Андрей Михайлович на классном собрании, рассматривая мои четвертные отметки. — Восемь «отлично», два «уда» и два «неуда»! Такое может быть только у эмоционально неустойчивого человека. Для него главное не сам предмет, а тот, кто его ведет. Нравится учитель — прекрасно! Не нравится — все кувырком! Так, по-моему, обстоит дело с математикой.

— С физикой у нее тоже не лучше! — дерзко заметил Кирилл и сверкнул в мою сторону насмешливыми глазами.

В наступившей тишине было слышно, как гыкнул Генька Башмаков и тут же испуганно затих.

— Ну что ж! — помолчав, ответил Андрей Михайлович. — Замечание, как говорится, не в бровь, а в глаз!

Он прошелся вдоль доски, покачал головой, улыбнулся чему-то своему и что-то записал на ходу в маленькую книжечку. Собрание повел Жорка.

«Эмоционально неустойчива! — с досадой думала я. — Значит, сегодня люблю — завтра ненавижу! Так, что ли? Нет уж, Веру Петровну никогда не полюблю. Тут я устойчива!»

Бывают люди несовместимые друг с другом. В таком случае даже учитель может ненавидеть ученика, хотя по своему положению не имеет права этого делать. Вера Петровна любила все стройное, четкое, аккуратное и легко поддающееся влиянию. Я была несобранна, ершиста и непокорна.

«Самая некрасивая девушка в классе!» — сказала она про меня. Удивилась и не поверила, когда Валентина Максимовна сообщила, что этой дурнушкой интересуется самый красивый юноша. «Чушь», — сказала она.

Меня раздражал ее тренькающий, стеклянный голос и то, что она воспринимала людей только по способности к математике. Знает математику — хороший человек. Не знает — плохой.

Почти у половины «неуды»! Вера Петровна считала главным педагогическим методом беспощадную требовательность и жесткость.

— Поменьше нянчитесь с ними! — советовала она Андрею Михайловичу.

Странный упрек. Строгости и суровости достаточно у него было и так. Но и человечности много. Кирилл правильно заметил. Как он смеялся с нами! Вера Петровна считала это недопустимым. Тяжелая, железная тишина стояла на ее уроках.

Нет, о математике как о предмете я, конечно, не думала. Андрей Михайлович прав. Я сражалась с преподавателем, вся внутренне щетинилась против него. Быстрый, стеклянный голос Веры Петровны рассыпался в прах, не достигая моего мозга.

Другое дело было с физикой. Ее я учила, хотела показать себя с лучшей стороны, но по дороге к доске у меня все вылетало из головы. Если еще учитель не смотрел на меня, дело кое-как шло. Но стоило ему быстро поднять на меня глаза, как всякое соображение кончалось.

Контрольные работы писала спокойнее и поэтому гораздо лучше.

— Ой, как метет! — жаловалась Света, кутаясь в поднятый воротник.

Мы бежали домой со станции поздним вечером. Было трудно говорить от залетавшего в рот снега. Неожиданно припомнились давние стихи Поэта:

Мужественная кавалерия! Какие времена были! А тут математика, каменно-бездушная Вера Петровна и слабенький ветерок, который мы не в состоянии перенести!

Надо обязательно навестить Поэта. Как он там в своей комнате со светящимися аквариумами и поющей раковиной? Я живо представила его раковину, буровато-розовую, с загнутыми внутрь зубчатыми краями. Когда-то мы с Валей по очереди прикладывали ее к пылающим от волнения ушам и слушали глухие всплески моря. Во всяком случае, мы были уверены в этом.

«Пойду в первый же свободный день! Вот кто скажет нужное бодрое слово!» — подумала я, а вслух спросила:

— На лыжах пойдем завтра?

— Что ты! — испугалась Света. — Завтра контрольная по тригонометрии. Поеду заниматься с Игорем!

Да. Контрольная. От нее не уйдешь. Я просмотрела вечером синусы, косинусы, тангенсы, котангенсы и безнадежно закрыла тетрадь.

— Папа, научи меня столярничать! — крикнула я отцу, строгавшему что-то в комнате при кухне.

— Была бы парнем — научил! — весело отозвался отец и вошел ко мне в комнату с сидящей на плече кошкой.