Карл-Иоганн Вальгрен - КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН

— Немного… я почти всё вложил в дом на Готланде. Куда мы едем?

— Думаю, нам надо кое-что разъяснить твоему свояку — значит, едем в Гётеборг. Потом двинем на север. У меня есть кореша в Осло. Поживём там неделю-другую, пока кузены угомонятся. И для Фиделя полезно — поглядит на мир немного… Если не считать Кубу и посадку в Париже, он за границей в первый раз.

Сын Хамрелля услышал своё имя и застенчиво улыбнулся в зеркало заднего вида.

— Но это ещё не всё, — горько сказал Хамрелль.

— А что ещё?

— Мне кажется, Лина мне изменяет.

— Ты шутишь.

— В том, что она с кем-то крутит, сомнений нет. Мне ещё осенью так казалось, но тогда я ошибался. Я приглядываю за ней, насколько это возможно. Читаю её эсэмэски, пока она спит, но ничего такого не выплыло. А когда уезжал, звонил каждый вечер — проверить, дома ли она. Не знаю почему, но это меня успокаивало…

— То есть ты считаешь, она закрутила роман на стороне?

— Я знаю, когда меня наёбывают, Иоаким. Осенью я ошибался, но сейчас я уверен. В мошонке чувствую. Она исчезает в странное время по странным делам. Придумывает какие-то причины… Отключает трубку и притворяется, что не слышит мои звонки. Я её спрашиваю — с кем ты трахаешься? Она, конечно, отрицает, но вид у неё такой, что… в общем, видно — ей не по себе. А вчера я её спросил прямо: «Ты спишь с Фиделем?» Она начала ржать. Я никогда не слышал, чтобы она так ржала по поводу моей ревности. Это ещё одно подтверждение.

— Побойся Бога, Карстен! Ты подозреваешь собственного сына!

— Я знаю колумбийцев, — сказал Хамрелль и помахал в зеркало Фиделю, который опять среагировал на своё имя. — Это там национальный спорт — жарить чужих баб. Они трахаются, как кролики. При этом рискуют жизнью! Там то и дело драмы ревности кончаются убийством, иногда — массовым. Целую семью, даже целый клан могут вырезать, если их отпрыск шпокнул соседскую жену. И они идут на этот риск! Подумай только, Йонни, они идут на этот риск! Ты должен понимать, Йонни, для восемнадцатилетнего юнца из Колумбии в Швеции — чистый рай! Здесь драмы ревности кончаются парочкой телефонных свар, потом развод, а ещё через полгода бывшие супруги уже встречаются на семейных торжествах. Это, по-моему, ещё большее извращение…

— Это же твоя кровь и плоть, Карстен…

— Знаю, знаю… Это-то всё и усложняет. К тому же они хитрецы… Ложные следы оставляют. Лина уходит на всю ночь, а Фидель спит себе дома и смотрит телевизор. Потом её опять нет, а Фидель со мной в «Оазисе». Но у них так и задумано! Через неделю исчезают оба, а потом появляются с часовым интервалом… говорят, дождь пошёл. Если бы он не был моим сыном, Иоаким, тем более сыном, которого я не видел с тех пор, как он появился на свет, я бы задал ему хорошую взбучку… А что теперь? Я даже не могу спросить его, прав ли я, — он не знает английского.

— Мне кажется, ты себе всё это нафантазировал.

— Даже не думай! Лина начала вести себя странно чуть не на следующий день после его появления. Начала улыбаться так… ну, ты знаешь… потом я почувствовал, что ей не по себе, когда мы все втроём… Потом без конца вызывалась показать ему город, ресторанную жизнь…

— Ты что, забыл, Карстен? Это же была твоя идея: «Покажи Фиделю город, Лина. Вы почти ровесники, ты знаешь, куда ходит молодёжь».

— Да знаю я! Это была непростительная ошибка. Но сам подумай — мне-то что делать в ресторане? Скоро пятьдесят, абсолютный трезвенник… мне бы чего-нибудь попроще. Но ведь ежу понятно — что-то там между ними произошло, пока они шлялись. Уверен, что этот поганец полез на неё в VIP-сортире на Стуреплане. И теперь ухмыляется — как же, наставил рога родному отцу.

Фидель снова искательно заглянул в зеркало. Хамрелль принужденно улыбнулся.

— Everything’s all right back there [147]? Fidel? You are no… чёрт, как будет «тебя не укачало» по-английски?

— Откуда я знаю?

— You are not sick from driving? You want to throw up? Just say hello and I will stop the car [148].

Фидель непонимающе покачал головой и вернулся к своему МРЗ-плееру.

— Не могу поверить, что это правда, — продолжил Хамрелль. — Не могу поверить, что она обманывает меня с моим сыном. Как ты считаешь — есть чему удивляться? Но в этом мире надо быть параноиком, иначе тебя будут иметь все кому не лень. На днях она повела его пить кофе, а вернулись они через пять часов. Сколько раз можно отжарить Лину за пять часов?

— Откуда мне знать?

— Ну да, откуда тебе знать… Но я-то знаю! И Фидель теперь знает. О дьявол!

Иоаким сочувственно кивнул. Если Карстен говорил о том случае, когда Лина оставила Фиделя в кафетерии в Доме культуры и пошла по делам, то большую часть этих дел составило пребывание в постели Иоакима на Кунгсхольмене. Мальчик послушно ждал, просматривая испанские газеты, пока Лина его не забрала. Ей не надо было даже просить его ни о чём, потому что Фидель совершенно ничем не интересовался — на грани с апатией. К тому же сплетничать он мог только по-испански, а никто из них этого языка не знал.

— Если бы это был не он, а кто-то другой, ну хоть ты, Иоаким, я бы тебе сделал обрезание ржавой пивной крышкой, причём без анестезии.

Иоаким засмеялся невинным смехом, дабы ещё раз показать, что ему-то скрывать нечего. Он попытался представить себе Фиделя и Лину в соитии и, к своему удивлению понял, что это совсем не так сложно. Его даже слегка затошнило.

— В общем, я с тобой согласен, — заговорщически сказал он. — Он слегка флиртует с Линой, когда они вместе. Но как ты добьёшься от него правды? Он же ни слова не понимает.

— Вот об этом я и говорю: он мой сын. Я должен проявлять снисхождение и великодушие. Я должен прощать. На днях говорил по телефону с его матерью, она говорит, ему надо вернуться в Медельин самое позднее в мае, если он по-прежнему хочет ехать на Кубу учиться. Я передал ему трубку, они о чём-то пощебетали, а потом она сказала, что планы не изменились — к определённому числу мальчик должен быть в Гаване. Я ему уже заказал билет. Но до этого мне надо как-то дожить. Подумай, я же тоже пацан заброшенный, рос без отца. На его месте я бы возненавидел такого папашу и, может быть, сделал бы то же самое: отомстил.

— А ты не пытался его спросить?

— Пытался, мать его… как со стенкой. Вот послушай… Фидель!

Молодой человек любовался сёрмлаидским пейзажем.

— You like Lina, Fidel? You think she is a nice blond girl [149]?

Карстен приветливо улыбался в зеркало.

— Si, yes! Very nice, Lina [150]…

— Больше из него не вытянешь, — вздохнул Хамрелль. — Но я был в Колумбии, я знаю местных… Мужики ведут себя как свиньи. Само понятие «мачо» получает новый смысл, если ты там побывал… Проклятье, геморрой меня доконает. Надо остановиться…

Они заехали на заправку «Статойл» недалеко от Кольмордена, заказали кофе и бутерброды и сели за столик с видом на парковку. Начались пасхальные каникулы — двери то и дело открывались и закрывались, пропуская озабоченных родителей, волочащих за собой насупленных ребятишек. Над зубчатой стеной печальных елей за дорогой на свинцово-сером небе расплывалось светлое пятно — напоминание о закате.