Олег Лукошин - Коммунизм

— Мда… Это жопа!

— Серьёзно?

— Да не, шучу, ничего такого страшного нет. Обычная антисоветская муть — дикие банды негритосов. То коммуниста завалят, то диверсию на руднике проведут. Рутина. Бывал я там наездом. Жить можно. Погода только противная. Днём беспрестанно потеешь, ночью зуб на зуб не попадает. Ну, бытовые условия соответствующие. Как ни стараются там цивилизацию поднять, советский стиль жизни наладить, негритосам всё равно по деревьям скакать хочется. Но ты не бери в голову. Если есть желание добрые дела делать, все трудности ерундой покажутся. Но помни: добрые дела надо делать беспощадно! Человека только так можно обратить в счастье.

Признаться, я совсем не парился о будущем месте работы. Хотя генерал был не первым, кто выражал мне сдержанное сочувствие по поводу моей бессрочной командировки в Африку. Будь что будет, мне везде интересно коммунизм строить. Главное, чтобы людям хорошо жилось.

Знал я, что многие мои однокурсники блатом всё же пользовались. Тот же Нодар оставался в Москве, поближе к Большому театру. Ещё один однокурсник, молдаванин Володя Друцэ, получил распределение в Ленинград. С какого хрена, по каким связям — непонятно: он всегда утверждал, что был сыном пастуха. Ну да ладно, желаю им удачи. Москва с Ленинградом — они ведь тоже не бог весть какие спокойные места. Там, глядишь, ещё больше дерьма придётся разгребать.

— Ну а вы как сами? — сменил я тему. — Чем занимаетесь?

— Чем занимаюсь? — как-то язвительно усмехнулся он вдруг. — Да переворот готовлю!

Я деликатно улыбнулся шутке.

— Серьёзно говорю! — наморщился на мою улыбку генерал. — Если такая херотень продолжится, то всё Политбюро надо гнать из Кремля к чёртовой матери без малейшего сожаления. Ты представляешь: в семи республиках Союза первые секретари местных отделений Компартии приняли постановления о разрешении однополых браков! Ты только вдумайся в это: советская власть гомиков плодить решила!.. Нет, это никуда не годится! «Это решение продиктовано желанием учитывать местную специфику…» — пародийным голосом процитировал он строки из какого-то партийного постановления. Какая в жопу специфика, они о чём там думают! Мы кого через пару лет в армию набирать будем? А кроме этого, что означает это разрешение? Оно означает, что этим гомикам, раз их официально признают мужем и женой — тьфу ты! — позволят воспитывать детей. Детей, представляешь! Наше будущее! А я, между прочим, всегда говорил, что в ЦК проникли пидары. Самые настоящие либеральные пидары! Кошмар, блядь!

Некоторые недавние решения партийной верхушки страны и у меня вызывали недоумение. Конечно, не такое буйное, как у генерала. Я всё же старался относиться к ним с пониманием — решения власти надо уважать.

— Дальше — больше! — продолжал изливать свою боль Дробышев. — В восемнадцати республиках, включая Польшу с Венгрией, которые исконно советские, ввели в обращение денежные единицы. Ну ёпэрэсэтэ, это же чудовищный шаг назад! «В целях эксперимента», видите ли. Какие-то долбанные экономисты свои доводы привели. Якобы не справляется мировая экономика без денежных масс, перекосы там и тут. Но это же чушь, преступная чушь! За такие речи надо моментально расстреливать. Мы только-только достигли настоящего экономического коммунизма, отказались от денег, и тут же пошла обратная волна. Я бы понял, если бы это предлагали какие-нибудь америкосы. Так нет же: эти идеи проталкивают самые ядрёные коммунисты в Кремле. Ну, блядь, самоубийство же это, как вы не поймёте, дебилы! Самое настоящее самоубийство! Что за этим последует? Возрождение частнособственнических отношений. Сначала в слабой форме, потом и сильнее. Раз появились деньги, то они начнут у кого-то оседать в большем количестве, чем у других. И вот вам снова неравенство! И вот вам снова социальная несправедливость! И вот вам снова капитализм во всём своём убожестве!

Мне оставалось лишь согласиться с доводами генерала.

— И главное дело, — распалялся он, — прикрываются именем Романова. На всех постановлениях стоит его подпись. Нет уж, дорогие, либо признавайтесь на весь мир, что Романов уже на том свете, либо подписывайтесь сами. А лучше всего — прямиком на пасеку! Нет в вас государственного понимания, растеряете вы все наши завоевания! Да и кто там сейчас заседает-то, в Политбюро? Явлинский тот же — видел его, наверное. Скользкий мужик, сомнительный коммунист. Кириенко, Немцов — кто вообще пустил туда этих старых либеральных пердунов? Как там оказались эти недоразумения? У них же на лбу написано, что на коммунистическую идею они срать хотели. И ведь главное известно, что на той стороне, в капиталистической России, их двойники — ярые либералы-западники.

— Да, это так, — подтвердил я.

— А у нас, представь, это тщательно скрывают. Вот ты это знаешь, благо оттуда сбежал, да я, так как всё-таки имею доступ к закрытой информации. Ну, ещё несколько человек. Хотя наверняка ты подписку давал о неразглашении этого факта.

— Да, что-то такое подписывал.

— Так если они на той стороне либералы, с какого же хрена они на этой станут коммунистами!? Ой, Витёк, помяни моё слово, серьёзные испытания нас всех ожидают. Чудовищные испытания. Если не предпринять каких-либо опережающих мер, накроется весь наш выстраданный коммунизм медным тазом.

По идее, сразу после этого разговора я должен был написать докладную на имя руководителя Комитета Государственной Безопасности и изложить в ней все сомнительные высказывания, которые допустил в беседе со мной известный боевой генерал. Разумеется, я этого не сделал. Потому что понимал: в словах его таится правда.

Через две недели, отказавшись от отпуска, я вылетел в Африку. В общих чертах работа была мне понятна, более детально с нюансами меня познакомил руководитель Африканского бюро КГБ, которое размещалось в Найроби, столице Кенийской ССР, генерал-майор Николай Шемякин. Разговор с ним получился чрезвычайно коротким, на всё про всё — не больше пяти минут: из кабинета я вышел в должности командира Специального подразделения «С», в задачи которого входила борьба с проявлениями антикоммунизма на территории одиннадцати советских республик, расположенных в южной части Африканского континента.

— Специфика? — усмехнулся Шемякин на мой единственный вопрос. — Специфика предельно проста: мочи всех, кто против нас — и будешь прав.

Через день буйной жарой африканского лета меня приветствовала столица Южно-Африканской Советской Социалистической Республики Претория. Подразделение, которое меньше суток назад мне довелось возглавить, базировалось именно здесь. Признаться, я ожидал, что в моё подчинение поступили значительные людские и военно-технические ресурсы, но на деле всё оказалось гораздо скромнее. Подразделение вместе со мной насчитывало 25 человек. Редкостные головорезы с неоднократными судимостями. Как выяснилось, служба в подразделении, литеру в названии которой все расшифровывали не иначе как «Смерть», представляла собой что-то вроде ссылки и штрафбата. Проштрафившиеся десантники, сорвавшиеся с катушек морские пехотинцы, разжалованные в рядовые и сосланные в Африку офицеры всех родов войск — с таким сложным контингентом мне предстояло работать.