Алексей Слаповский - Пересуд

— Счастливой охоты! — пожелал ему Артем.

— И тебе того же! — пожелал Мельчук Артему с намеком — он знал о его пристрастиях.

За Мельчуком сидела бледная интеллигентная пара.

Мужчина смотрел на Артема довольно приветливо, спокойно, а женщина — со значением. Такие женщины вообще никогда просто не смотрят. Предупреждают, обещают, предостерегают, заранее осаживают, а главное — не позволяют отнестись к себе фамильярно. Но Артем и не собирался фамильярничать. Хотя все-таки слегка наказал бледную женщину — подошел без улыбки, сухо, деловито:

— За билеты, пожалуйста. Спасибо.

И рада бы бледная женщина придраться — да не к чему.

Поэтому она отвернулась к окну. Почти демонстративно.

Если люди так реагируют, когда им еще ничего не делаешь, что же с ними бывает, когда что-то им сделать? — размышлял Артем.

Девушка с прекрасным животом и со своим соломенным кавалером сидела почти в конце, это Артему нравилось. Не сразу подойти, а — приближаться, подкрадываться. Тешить себя надеждой.

А пока — очередной пассажир, тоже старый знакомец, мужчина лет сорока: он раз в два-три месяца ездит в Сарайск — наверное, на побывку. Мужчина очень скучный, серый, неинтересный. Если ему позвонят, отвечает: «Привет. Еду. Нормально».

И все, и у спрашивающего иссякают вопросы. А сам этот серый человек никогда никому не звонит — наверное, никто ему не интересен, ни у кого он не хочет спросить, как жизнь, как здоровье, как дела. Разве что подъезжая, вытащит свой допотопный лапоть-телефон и буркнет: «Это я. Скоро буду. Пока».

Серый человек скучно достал свои скучные деньги, скучно получил билет, потом широко зевнул, не прикрывая рта и показывая мелкие желтые зубы, и повернулся к окну, с равнодушием сонной кошки глядя на людей и дома. Да и то у кошки, наблюдал Артем, бывает — вспыхивают глаза, она во что-то внимательно и загадочно всматривается. Охотница от природы. Были у одной девушки такие вот кошачьи глаза — спокойные и жестокие. Большая оказалась любительница полупридушить и позабавляться, да не на того напала, сама оказалась полупридушенной и просила Артема пощадить. Не пощадил, но и не съел, ушел.

После этого Артем с почтением получил деньги от старухи деревенского вида. Он вообще уважал старух — самый безобидный, терпеливый и незлобивый народ, неприятностей от них никогда не бывает. Год назад одной такой же, как вот эта, — небольшой, скромной, тихой — стало в пути плохо, Артем принес ей из шоферской аптечки валидол, дал воды, предложил остановить автобус, чтобы старушка вышла и проветрилась, а она, часто и мелко дыша, отвечала: «Людям ехать надо». Потом ей стало совсем худо, Артем сказал: «Как хотите, бабушка, сейчас приедем в Павловск и отвезем вас в больницу», — но старушка уперлась: «До дома всего ничего, чего я буду в чужом городе делать? Мне только до дома дотерпеть! Я лучше посплю!» И закрыла глаза, и сидела так два часа до самого приезда, а как приехали, выяснилось: не дотерпела, все-таки умерла. Но при этом, поразился Артем, она, похоже, даже мертвая заботилась, как бы не упасть, не напугать и не побеспокоить людей.

А вот детей в автобусе нет, и это хорошо. Артем детей, увы, не любит. Вечно шум от них, капризы, плач. Да и женщины с детьми, даже если красивые, — бесполезный вариант, с ними никогда ничего не получалось.

Небольшое приключение: молодой человек начал шарить по карманам и сделал испуганное лицо:

— Вот черт…

За эти секунды Артем успел изучить его. Лет то ли двадцать пять, то ли тридцать, видавшие виды джинсы, в которых он будто родился, старые, но крепкие кроссовки, рубашка-безрукавка с карманами — и никаких при себе вещей. Таких раньше называли хиппи и панками, Артем же знал более простое и точное слово — балбес. Ездит такой балбес по городам и весям, временно где-то работает, обзаводится иногда временными женщинами, ни кола у него, ни двора, перекати-поле, и вот уже ему и тридцать, и сорок, а он все мотается туда-сюда, и чего хочет от жизни — непонятно.

Придется с ним расстаться, потому что денег у него, похоже, нет.

— Украли? — весело спросил Артем.

— Похоже, да…

Актер из балбеса был никудышный.

— Вообще-то трудно украсть, чего нет, — заметил Артем.

— Ладно, ты не гони, я говорю… — неправдоподобно завелся балбес, но Артем пресек:

— По-любому, нас это не касается. Мы даром возить не можем. Прошу выйти.

И он повернулся, чтобы крикнуть Козыреву, чтобы тот остановил, но балбес громко зашептал:

— Слушай, будь человеком! Меня в Сарайске встречают, клянусь!

— Встречают?

— Ну! Брат встречает.

— А ты позвони ему. Или телефон тоже украли?

— Всё украли…

— А ты с моего позвони! — протянул Артем трубку балбесу.

Тот растерялся, но тут же сообразил:

— Я наизусть его номера не помню.

Похоже на правду: Артем тоже мало чьи номера помнит наизусть. За исключением некоторых домашних, простых.

— А чей-нибудь домашний? Родителей?

— Нет у меня родителей, — поник головой балбес, делая себя сиротой. Артем чуял, что врет.

Артему бы следователем быть — расколол балбеса в две минуты, можно с вышвыривать из автобуса. Но ведь сцена развернулась на глазах у синеглазой девушки, показав Артема в очень выгодном свете. И если он сейчас проявит благородство, девушку это в определенном смысле добьет: вряд ли она часто встречается с подобной добротой.

— Ладно, — сказал Артем. — Будем надеяться, что брат не преминет опоздать. — (Он иногда вставлял в речь интересные слова, не вполне понимая, что они значат.)

Ему так понравился собственный поступок, что хотелось к нему еще что-то добавить, и он спросил:

— А что ты жрать-то будешь все это время, если денег нет?

— Да как-нибудь, — махнул рукой балбес.

Эти балбесы, кочевники и странники в самом деле народ выносливый, ко всему привычный, могут, как верблюды, сутками не есть и не пить.

Наконец настала очередь девушки и теленка. Она, к сожалению, тоже сидела левым боком к окну, то есть сердцем наружу от спутника, что утешало, но и от Артема, что огорчало. Артем, взяв деньги у соломенного, аккуратно пересчитывал их, умудряясь при этом видеть колени и прекрасный живот (зрение его умело одновременно фокусироваться и на ближних, и на дальних объектах не хуже искусной фотокамеры).

Девушка за все это время ни разу не взглянула на него. Это могло значить, что она заинтересовалась Артемом и не хочет обнаружить своего интереса. Это могло также значить, что она им не интересуется и демонстрирует свой неинтерес. И третий вариант — это могло ничего не значить.

Остались, кроме работяг, трое: девушка с книжкой, усевшийся боком, с ногами, облом с наглым взглядом и паренек с гитарой в матерчатом чехле — неприметный, можно сказать, никакой. Девушка худенькая, круглоглазая, как Чебурашка, и почти такая же ушастая, хрустит чипсами, доставая их из пакета, и не отрывает глаз от страниц. Студентка, должно быть. Или даже вчерашняя школьница — ездила в Москву поступать и не поступила. Такие слишком скромные и принципиальные девушки сроду никуда не поступают с первого раза, вечно их обижают, обходят, но они упорно стремятся вперед и в итоге все-таки добиваются своего. А если и не добиваются, не унывают. «Романтички» — называет мысленно Артем таких девушек.