Игорь Удачин - Встретимся в Эмпиреях

Понимаю, что Слива с Демоном дурачатся, обсуждая мой сон с позиций реального события, однако не обращаю особого внимания и даже подыгрываю.

— Бросьте. Собирался не больше минуты, ленивый дождется. Но самое интересное, смотрю: коврик для вытирания ног, что перед входной дверью лежал — исчез. Я, конечно, в растерянности.

— А он точно лежал до этого? — задает вопрос Демон, сделав такое лицо, словно с полной серьезностью намерен разобраться в случившемся.

Виктория безуспешно пытается сдержать смех, прикрывая рот ладонью.

— Лежал, — отвечаю, — можешь не сомневаться.

— И что дальше?

— Дальше… кладу другой коврик, закрываю дверь — баста. Потом, вроде бы, уже следующий день. Я все в том же розовом халате. Чем занимаюсь — не помню. Опять звонок в дверь. Машинально бросаю взгляд на часы: полседьмого. И все тот же до боли знакомый голос: «Вы, тот-то, тот-то, подлежите призыву. На выход. С собой взять самое необходимое». На этот раз я прямиком иду к двери, открываю — вновь никого и… коврика нет.

— Вот ведь подонки! Ковриков на них не напасесь-сся! — возмущается Демон, демонстрируя уморительное «свистящее негодование».

— Я как чувствовал! — перекрикивая Демона, хлопает себя по ляжкам Слива. — Сволота, честное слово!

— Несуны ковриковые, чтоб им пусто было, уроды! — хлопает по ляжкам Демон — но не по своим, а тоже по Сливиным.

Виктория ухахатывается. Да и я не в силах сдержать смеха, глядя на этих клоунов.

— В общем, сон зацикливается. Каждый день ― одно и то же. Ровно в половине седьмого раздается звонок. Я уже прямиком мчусь к двери, открываю. Ни обладателя знакомого голоса, ни коврика. Кладу новый коврик, закрываю. Сумасшествие какое-то!

— И не говори, — участливо соглашается Демон.

— Но однажды происходит «сбой» точно мне на руку. В очередной раз я вдруг осознаю, что гляжу на часы, а на часах — не полседьмого как обычно, а пятнадцать минут седьмого. Я быстро соображаю, что к чему, выхожу на лестничную площадку, притворяю за собой дверь и поднимаюсь этажом выше. Короче, устраиваю засаду.

— Правильно!

— Молодца, Гоголь!

— Знают пусть наших!

— Нашли с кем связаться!

— Проходит пятнадцать минут, и точно — шаги. Что же вы думаете? — спрашиваю.

— Что??

— Что, что, Гоголь? Не томи, отец!

— Снизу поднимается кекс в розовом халате и останавливается прямо против моей двери…

Рты ребят растягиваются в широченных улыбках в предвкушении ожидаемой развязки.

— И этот кекс — я сам. Другими словами, с верхнего этажа я наблюдаю как «другой я» звонит в дверь, произносит свою опостылевшую речь, затем тырит за каким-то хреном у меня, то есть у себя же самого, получается, коврик для вытирания ног и что есть духу удирает вниз по лестнице!

Все смеются до упада. Смешить самих себя и меня с Викторией Сливе и Демону уже без надобности. Я продолжаю:

— В недоумении начинаю спускаться на свой этаж, но тут дверь моей квартиры распахивается, и на пороге, сверкая бешеным взглядом, нарисовывается… «третий я»!

Ребята просто взрываются неистовым хохотом, заражая и меня тоже. Борясь с приступом истерического смеха, пытаюсь все-таки закончить историю:

— «Я, который третий» обнаруживает очередную пропажу коврика, посыпает на весь подъезд трехэтажным матом, вдруг замечает «меня-первого», спускающегося сверху, и кидается, зараза, на меня с кулаками. Я соображаю, что засветился очень некстати, и даю деру обратно наверх, понося на чем свет стоит «себя-второго». Коврики-то тырил он, а не я!!

Все просто лежат, не в силах успокоиться.

— Ну и как, — насмеявшись до слез, спрашивает Слива, — догнал он тебя?

— Гм… догнал. Таких люлей навешал — мало не показалось…

Хихикают над моим насупившимся видом.

— Одного не пойму только, Гоголь, — прикусив краешек губы, задумчиво произносит Демон.

— Чего именно?

— У тебя дома что, склад был этих ковриков?

Мысленно похлопываю его по плечу за такое «тонкое» наблюдение. Сам даже как дурак задумываюсь на тему неограниченного запаса ковриков, обнаружившегося вдруг в квартире. На моей памяти мы с отцом не поменяли ни одного. Усмехаюсь, но ответить ничего не успеваю.

— Ну все! Достаточно уже о ковриках. Голова от них кругом, в самом деле, — вмешивается Виктория, отмахиваясь от нас руками и устало посмеиваясь.

— Как скажешь, Вик.

А спустя некоторое время я нарочито неожиданно продолжаю свой рассказ:

— Таким образом, забавная часть моего сна заканчивается, и передо мной предстает уже совсем иная картина…

Ребята поднимают на меня свои ясные взгляды и придвигаются ближе. Это воодушевляет.

— Мы сидим, прямо как сейчас здесь, вчетвером в парке — и разговариваем. Разница в том, что кругом бушует война. Стрельба. Солдаты рвутся на минах. Стоны. Крики. Хаос. А нам наплевать, что удивительно. Мы как нереальные какие-то. Словно уверены в своей неуязвимости. Сначала я всецело захвачен панорамой войны, но затем начинаю обращать внимание на нас самих. Мы поглощены разговором. Но черт его знает — я не понимаю ни слова из того, что говорите вы и даже я сам. Точно пузыри из ртов пускаем — говорим. Потом вдруг мы беремся за руки и направляемся мимо фонтана вон к тем цветочным клумбам, — я указываю ребятам на хорошо обозреваемое в парке место. — Дойдя до них, начинаем ступать прямо по воздуху, а тела наши будто изнутри наполняются светом. Но в тот момент, когда мы только отрываемся от земли, я понимаю, что продолжаю наблюдать за вами все с этого же места, и меня с вами нет. Вас — трое. Однако меня это нисколько не тревожит, я нахожусь в состоянии невозмутимого блаженства от созерцания вашего восхождения к небу. Я вижу, как ваше свечение становится все более и более интенсивным, и вы исчезаете. Я остаюсь один посреди пекла войны, и ее грохот начинает давить на меня с невиданной мощью. Я уже не чувствую себя таким неуязвимым, как вместе с вами, и инстинктивно пытаюсь пригнуться как можно ниже к земле, боясь пуль. Проходят буквально минуты, и я вновь замечаю в небе свечение, а затем — вас троих. Вы что-то кричите и жестикулируете мне оттуда. Я силюсь понять: то ли зовете к себе, то ли пытаетесь сказать, чтобы я немедленно убирался из парка. Я поднимаюсь на ноги и беспомощными жестами показываю вам, что не понимаю…

Достаю сигареты и закуриваю.

— Все? — спрашивает Виктория.

— Дальше не помню. По-моему, в меня попала шальная пуля.

— Моя прабабка умела толковать сны, — задумчиво вставляет Демон.

— Я знаю, что дальше мне снилось вообще что-то ошеломляющее, такого я никогда не видел. Но ничего из того не запомнил.

— Со мной так тоже часто бывает, — вздыхает Виктория, — самые лучшие сны забываются сразу. А как хочется в них вернуться, чтобы все вспомнить!