Роман Солнцев - Поперека

Братушкин угрюмо молчал.

– Вспоминаю те времена, Вася... аппаратуры мало... помню первый цифровой вольтметр, который жужжал, как “феликс” с электроприводом... Веришь – я пальцами вычислял корень квадратный, интеграционные формулы брал на обычном калькуляторе...

– Иди ты!.. – наконец, вскинулся Братушкин, не поворачиваясь к коллеге.

– Честно! Ламповые калькуляторы... да и “феликсы” еще были на первых курсах... строил кривые по точкам... И вот получаем вполне хорошие результаты, с этой маломощной установки на щелочной плазме... потом на водороде, нагрев производится электронным пучком... А жизненная ситуация такая: я в целевой аспирантуре... а распределения нет.... как раз время спада во время распада...Можно было попроситься остаться в ИЯФе. Евдокимов говорит: будет скандал, аспирант не поехал. А куда ехать-то?! На одной вечеринке разговорился с Дерипасом... не путать с Дерипаской... этот из тех, кто в пятьдесят восьмом основывал новосибирский Академгородок. Он и говорит: молодежь должна ехать на новые места, строить новые Академгородки. – Поперека вдруг яростно воскликнул. – Но это была ошибочная идея!

– Почему? – промычал Братушкин и, наконец, покосился на Попереку. То ли протрезвел и вник в его рассказ, то ли с самого начала всё прекрасно слышал, но вот именно последняя фраза его задела: уж казалось бы, чего еще не хватает везунчику Попереке?!

– Почему?! – Петр Платонович уже подустал от долгого говорения, голова кружилась, но он не мог не ответить. Хрипло, шепотом, но столь же страстно объяснил то, что давно понял. – Новосибирский Академ был создан благодаря Хрущеву. Ему сказали: все мозги у тебя в Москве и Ленинграде, одной бомбой бац – и у тебя никого не останется. Надо ученых отселять. Сначала хотели в Красносибирск, но город закрытый... а ученым надо общаться с зарубежными коллегами... Вот и создали центр. А плутониевый-то реактор здесь, а ракетный здесь, радиохим, электрохим... А надо бы вместе, чтобы получился мощный кулак, как силиконовая долина в США, и работать над одной задачей. А в нашем городе фундаментальную науку некуда воткнуть. Можно было вокруг Новосиба новые заводы поставить, но для этого надо много людей и денег. А главное – не хватило воли. Косыгин постарел... а замены нет. Эпоха застоя, так сказать...

Поперека замолк, не хватало дыхания. Он хотел бы еще добавить, он не мог не уточнить, что считает: те годы лучше назвать эпохой отдыха. В самом деле, в 14-ом году началась мировая война... потом в России переворот... гражданская... красный террор... Великая отечественная... и до конца века – непрерывные катавасии. Народу просто нужно было отдохнуть. Устали. Эта сжигающая эпоха привела к тому, что ярких людей не осталось или осталось очень мало...

Впрочем, можно было и с немногими много сделать. Не хватило понимания наверху. Есть технологии, в которых годами нарабатываются победы, в химии например, в точном машиностроении, а есть высокие технологии, те же компьютерные, где каждые пять лет всё обновляется, никаких традиций... сейчас вы никто, а через пять лет – первый. Так что горевать нечего, в самом деле поезд никуда не ушел, мы в любое время в России можем в высоких технологиях оказаться впереди всех.

– Это как хромая овца... идет позади стада... а как поняли, что уткнулись в тупик, повернули назад – она первая... Надо только не бояться оказаться первым...

Поперека что-то еще пошептал и внезапно уснул. Братушкин молча посидел рядом с больным коллегой и, словно очнувшись, быстро заковылял в тапках по гладкому полу прочь.

– Та-та-ТА-а та-та-та-ТА-та

Та-та-та-та-та-та-ТА-та...

Слилось танго, юность, первые восторги?.. Молнии первых гроз на Оби, интегралы, стихи?..

Ночью Петр Платонович проснулся, весь мокрый. Ему стало дурно. Видимо, подскочило верхнее давление, сердце захлебывалось... в голове шумело и стучало... Дежурный врач вызвал из дому Наталью, та прибежала и вогнала мужу сосудорасширяющее с демидролом.

Потом, поставив капельницу, долго стояла возле его койки, ругая себя последними словами, что не досмотрела. Дежурная медсестра доложила, что у Петра Платоновича был гость, некий физик, и ушел поздно.

– И всё время трепались?! Как базарные бабы!.. – не могла успокоиться Наталья. – Я тебе плеер принесла, слушал бы лучше медитативную музыку.

Поперека отрывисто дышал, уставясь в сторону, в темное окно. Наталья, не дождавшись ответа, кивнув самой себе (такая у нее привычка), в который раз прочитала мужу лекцию, как он должен теперь вести себя. Меньше ИМЕННО разговоров. Меньше раздражения. Гнева.

– Анекдот рассказать? – улыбнулся Петр Платонович. – Прокурор спрашивает подсудимого: “Почему вы пытались бежать из тюрьмы?” – “Я хотел жениться”. – “Странные, однако, у вас представления о свободе”.

– Да ну тебя! Я сказала – лежать!

– Только с тобой!

Жена укоризненно покачала головой. Он, улыбаясь, зажмурился, но, понимая, что она смотрит на него, освободил мышцы лица и притворился спящим. Однако в девять, когда она тихо ушла (у главврача в это время планерка), Поперека вытянул сотовый телефон из-под подушки и, потыкав в кнопки, дозвонился, наконец, до своего старого знакомого, господина Выева, бывшего физика, ныне бизнесмена. Причем, дозвонился лишь после того, как все же вынудил себя сказать секретарше Александра Игнатьевича (так зовут старого знакомого), что лежит в больнице. И Выев немедленно снял трубку, и прорычал, этот шкаф с широким розовым лицом, с вечно кривой, плохо приклеенной улыбкой: приедет в обед, с часу до двух.

И Поперека принялся ждать Выева. Когда-то с Сашей они вместе искали выход из кризиса. Да, в девяностых пришлось тяжело. Если в прежние времена что-то не ладилось, Поперека знал: надо больше работать – и прорвемся. Хоть двенадцать часов, хоть двадцать часов в сутки! Это в крови, это все та же новосибирская школа. Любая идея должна быть любой ценой доведена до результата. Но случилось то, о чем никто и помыслить не мог: государство развалилось, наука просто-напросто оказалась брошена, как ненужная шляпа или очки. Это коснулось и Петра Платоновича с его лабораторией под крышей Минсредмаша (военной, военной крышей!), с первоклассным оборудованием, частью привезенным из ИЯФ. В Красносибирске только недавно всё отладили, принялись решать архиважные прикладные задачи для космической промышленности.

Группа Попереки составляла всего 13 сотрудников. Немного, но по результативности она могла сравниться с крупнейшими – до 100-150 человек – лабораториями Москвы. Причем, иной раз яростный Поперека подумывал, а не ужать ли коллектив: двое парней слабовато тянули лямку... но, поразмыслив, пришел к выводу: они нужны, чтобы не отвлекать на подсобные роли более талантливых...