Роман Солнцев - Поперека

И странно – Выев неожиданно прикатил. Видимо, все-таки совестно ему было перед своим бывшим научным руководителем. Явился в палату, воняя французскими духами и черной мягкой кожей, в которую был облачен. Морда его, большая, как голая грудь борца, только с глазами, сияла все той же кривой, мокрой улыбкой.

– Петя!.. Не изменился!.. – залопотал он, протягивая коротковатые руки к Попереке. – Верно, суки мы! Так с нами, новыми русскими, и надо.

Он сел рядом с враждебно молчащим Петром Платоновичем, участливо спросил:

– Что-нибудь нужно? Может, капусты на лекарство?

У Попереки от злости зубы ныли.

– Ну, если можешь, – наконец, процедил он, прижимая плечом дергающийся нерв в шее. – Купи прибор для больницы. Узи.

– Автомат? – ухмыльнулся Выев. – Сделаю.

– Не валяй дурака Ты же понял. Или не болел никогда? Лечишься в швейцариях?

– Да какие швейцарии, – сменив лицо, сделавшись как бы даже скорбным, пробормотал Выев. – Знаю. Знаю. Сделаю. Это – сделаю.

– А мне не надо ничего, я тут временно... я счастливый человек, – дергая шеей, с вызовом продолжал Поперека. – Мне плевать на тебя, на твои деньги! Только иногда не хватает... живой музыки. Читал – в США?.. когда появилось звуковое кино, много людей оказалось выброшенными на улицу. Раньше перед кино тапер играл на пианино. И каждый раз по разному. Был кайф! Как Америка вышла из этого? В местах, где собирается народ, стали играть оркестры. В каком-нибудь холле сидит человек, тренькает на рояле. Создает ауру. Вот динамик – та же музыка. Но когда человек... Они из кинозала вышли в фойе, понимаешь?

Напрягшись, ничего не понимая, Александр Игнатьевич слушал странные речи давнего приятеля. Ему было одно ясно: болен человек.

– Кстати, помнишь, я занимался бальными танцами... но я танцевал под живой оркестр. А сейчас – пусть хоть стереосистема, квадро – это не живой оркестр, Саша! Когда играет оркестр, мурашки по спине. Кстати, слышал стихи Эрдмана? Того самого, который написал пьесу “Самоубийца”.

– Заметь, тридцатый год! – Поперека хрипло захохотал. – Что ж удивляться, что посадили... А у электроники, Саша, не хватает обертонов, что ли... гамма бедная... Возникает проблема одиночества.

Он изливал тоску свою толстому Выеву, тело которого, казалось, свисает с обеих сторон стула. Нет, Выев слушал, кивал, время от времени утирая платочком мокрый лоб.

– Понимаешь, Саша?.. Прессинг века. Выдавливает у человека способность воспринимать слово. Слово стало голой информацией. Это нужно, это не нужно. Принцип полезности. Переполнение ячеек. Поэтому нужно что-то делать: клубы, семейные филармонии... если играют живые инструменты, там уже будут стихи читать. Слушать друг друга. Хотя!.. Смешно! Многие, даже поэты мечтали о технической цивилизации! – Поперека резко замолчал. Кажется, потерял мысль. И глянув на принесенные медсестрой газеты, заговорил о другом. – Вот ты богатый. Я рад за тебя. Но что такое сегодня наша страна? Пять процентов, ну десять – богачи. Пять – их охрана. Пять – работники развлекательных услуг, пять – чиновники. Остальные – нищие. Тут все мы – учителя, ученые, крестьяне, бомжи.

– Да, ты прав, прав, – ворковал Выев, мучительно прикидывая, под каким же предлогом уйти. Но неудобно уходить – больной говорит.

– А ведь могли страну повести по другому руслу. Например, убрать деньги, перевести страну на безналичный расчет, это сильно подкосило бы преступность. Ведь сам знаешь: чем больше наличных, тем больше преступность... это пища для преступности... ведь не пометишь все дензнаки... А вот если расчеты производить перечислением, то легко доказать, куда ушли какие денежные потоки...Эту идею не приняли, потому что, я думаю, партийные боссы давно уже начали приворовывать... на фига им контроль... они начали вывозить бриллианты, недвижимость... золото прикупать... – Поперека оперся на локоть. – Я тебе рассказывал про своего деда? Он хохотал, когда читал, как наши стахановцы ночью на комбайнах шуруют в полях. А мы, говорит, в субботу с пашни приезжали, в бане помоемся, за стол сядем, еще и заря не догорела... потом по девкам успевали... а в понедельник снова на пашню. Крестьянин работает медленно, устойчиво. А тут давыдовский пролетарский способ: давай-давай! И половина зерна в поле остается!..

– Хорошо, что пришел капитализм, – поддержал бывшего своего завлаба Выев.

– Да не тот, не тот капитализм!.. – сердился в постели Поперека, закатывая глаза и снова падая на спину. В голове гул стоит, но хотелось говорить и говорить.

Однако на его беду (или на его счастье) появилась на пороге палаты жена Наталья.

– Это еще что такое?! Вы кто?.. Почему в обуви?!

Выев тяжело, но с великой радостью, раскорячась от долгого сидения, поднялся.

– Извините, я к другу... – И присмотревшись. – Разве вы меня не помните, Наталья Зиновьевна?

– Помню, – холодно кивнула женщина в белой халате. – У него снова будет криз. Приходите, когда я разрешу.

Кивая, пятясь, Выев выкатился из палаты. Поперека лежал, закрыв глаза, и кусал белые губы. Нет, не тот капитализм пришел в Россию. Нас обдурили элементарные воры. Надо вмешаться. Но как? Когда?

Самочувствие немного улучшилось, давление слетело до 120\95, но головная боль не проходила – это, как говорит Наталья, самое опасное. Видимо, крохотные гематомы где-то все же блокируют свободную работу мозга. Бедный сынок, а каково ему?!

Наталья не разрешает много читать, но разве удержишь? Тем более, что, наконец, в местных газетах развернулась война между сторонниками завоза иностранных ОЯТ и противниками. В Красносибирск прилетели новый министр атомной промышленности и чиновник из Госатомнадзора, в брифинге перед журналистами ими поминалась и провокация Попереки. Причем, министр к удивлению многих сказал, что лично он признателен ученому за такой, пусть некрасивый, но побуждающий к действиям метод. Госатомнадзор же заявил, что вокруг города №22 всё чисто, охрана бдительна, как никогда, и напрасно местные физики будоражат общественность.

– “Напрасно”... – обозлился Поперека. Он попытался рассказать жене, какие на его памяти чудовищные примеры равнодушного отношения со стороны атомного спрута к людям, а она не слышала. – В семидесятых взрывали вдоль Енисея в скважинах атомные бомбы... потом многие скважины текли... люди лысели... – Он продолжал говорить, когда приходила медсестра ставить уколы. – Верите, нет, Таня? На Мангышлаке построили реактор на быстрых нейтронах. Опытный реактор. Он должен был месяц работать, а месяц стоять. А его как врубили в сеть вместо ТЭЦ... ресурс рассчитан на пятнадцать лет, а он уже тридцать пашет... Я был там, в городе Шевченко, ходил-ходил, ничего понять не могу, какая-то дверь, охраны нет. Потом по проводам смотрю, куда кабели идут, пришел – у них круглые глаза, они в белых халатах, шапочках... ты как сюда попал? Бардак. И там не знак радиационной опасности в коридоре, а написано просто, по-русски: “Пробегай!” Представляешь? “Пробегай!”