Валерий Вотрин - Жалитвослов

Самые разные судьбы проходили у него перед глазами. Вот письмо заслуженного пенсионера Зуева Виктора Ивановича, который, жалясь на качество поступающего сока, восклицает: «Истинно говорю тебе, друг мой Петр Тихонович: не будет в государстве нашем порядку, дондеже заслуженной человек соком наделен не будет!» Вот пишут работницы АО «Курковские оборонные системы» о том, что зарплату им выдают соком, а сок тот не продашь и не выменяешь, бо лядащ. Вот пишет государев преступник Василий Чюмин, которого вора Васку Чюмина за лай государственной политики осудили по статье 85, били кнутом и услали в Сибирь, — а вот, поди ж ты, хочет тот вор и охальник Васка, штоб соку ему провели в острог, поелику право имеет как старый революционер.

Сотни сотен таких писем привелось прочесть Кметову, и со всеми поступал он так: сначала звонил местным властям и в большинстве случаев выслушивал обрадованный ответ, что-де был такой жалитвенник, все жалитвы писал, штук десять настрочил, а мы, значит, его в холодную, чтобы уважение было, и с тех пор ни слуху о нем, ни духу. Когда же выяснялось, что жалитвенник жив и в ряде случаев так плох, что и замолчал уже, подшивал Кметов его жалитву к остальным и вносил его в свой список. Жалитвослов его рос, и он с внутренним удовлетворенным замиранием следил за его уверенным ростом.

Попадались ему и такие письма, о которых упоминал Домрачеев. С самого начала не знал Кметов, как с такими письмами поступать. Признаться, ему эти письма были по сердцу. Написаны они были языком живым, ясным, иногда даже изысканным, особенно когда автор был человек ученый. Разумеется, Кметов знал, как следует поступать с ними по инструкции, но направлять крамольные жалитвы Домрачееву ему не хотелось. Сердце его лежало к ним, этим писанным не по форме, неправильным, крамольным бумагам, а не к корявому, витиевато-официальному слогу обычных жалитв. Его забирало любопытство: каким должен быть человек, осмелившийся писать по-своему, по-человечески, несмотря на все партийные инструкции? Волей-неволею Кметов восхищался смелостью крамольных авторов, и пачка неправильных жалитв росла в его столе, в самом дальнем и долгом его ящике.

Работа не шла у него из головы. Вот никогда бы не подумал Кметов, что он такой трудоголик. Он мог не вставать из-за своего рабочего стола по шесть часов кряду. И вечерами, когда соседи его организованными толпами отходили к ближайшему кинотеатру, Кметов корпел над списками или читал очередную жалитву, а яркая лампа под матовым абажуром освещала его склоненную голову.

И во сне видел он жалитвы, хитрую вязь письма, косой его наклон, словно иллюстрацию к тем судьбам, которые склонились перед волею партии и правительства и смиренно ждут. Чего? Жалитвы начинали говорить к нему, вопить громким голосом, и он просыпался и долго лежал в темноте, уже зная, что скоро гудок, за ним — рассвет, и что пришел новый день, новый свет жалитвенного труда.

Он все еще слабо представлял себе, что делать после того, как жалитвослов будет окончен, — ведь не до бесконечности же продлевать его составление, ведь не все же жалитвы включать в него. Скоро, скоро труд его будет закончен — труд, подытоживающий прошедший квартал, — и немедленно нужно будет приступать к новому. Промедления, проволочек с новыми жалитвами Кметов допускать не хотел.

И под это настроение, под завершение квартальной отчетности попалось ему, само влезло в руку это письмо:

«Уважаемый Петр Тихонович,

Пишет Вам студент второго курса вечернего отделения факультета права Камарзин Алексей, проживающий по адресу: ул. Краснознаменная, д. 8, кв. 61. Довожу до Вашего сведения, что ей, согреших, господине, словом и всяческим помышлением, и недалеко уже до дела, так как горячей воды уже год нет, а холодную два месяца назад отключили. Воду таскаем ведрами с ближайшей водокачки. Жаловались в ЖЭК уже трижды, однако ответа до сих пор нет, хоть святых выноси. На прошлом собрании жильцов нашего дома по инициативе активистов начальник ЖЭКа Чугунов предан анафеме. Пойти на такие меры нас заставило одно обстоятельство, в чем спешу Вас уведомить: видимо, по ошибке или в силу злонамеренных козней вышеозначенного врага Чугунова нам вместо воды пустили сок. Хочу заверить Вас, господине, в своем полном одобрении курса партии и правительства на сокращение дефицита и опережение в сфере выпуска качественных, лучших в мире марок товаров. При всем этом хотелось бы подчеркнуть, что бесперебойные поставки горячей и холодной воды значительно повышают трудовой потенциал населения и способствуют лучшей производительности и усовершенствованию качества выпускаемого продукта. В то же время необходимо отметить, что потребляемый нами сок вполне пригоден для питья, однако мы всем коллективом единодушно решили, что мы все равно будем его пить, как мы всемерно одобряем политику в области сокращения дефицита и горячо любим нашу Родину. Просим не лишать нас наших прав и избавить от вечных мук, неведения и окаменелого нечувствия, а также от всяческого дурного искушения, и принять все надлежащие меры.

От имени жильцов дома 8 по улице Краснознаменной,

с уважением,

А. Камарзин.»

Адрес показался изумленному Кметову знакомым, и через секунду он понял, что он сам живет в доме 8 по улице Краснознаменной и что номер его собственный квартиры 65. Выходит, студент Камарзин, дерзнувший отправить такое письмо начальнику районного жома, его сосед по подъезду. После того, как Кметов немного пришел в себя, его взяла тяжкая задумчивость. Хоть он и не участвовал в жизни дома, он прекрасно знал, какой силой обладает анафема, объявленная общим собранием жильцов. Такую анафему объявляли не просто так, а за длительные козни и произвол, и жертвами ее становились обычно работники ЖЭКов. Собственно, анафема жильцов была основной причиной их смерти: то съедали их вскоре после этого черви, то проваливались они в сортир, то съедали их черви после того, как проваливались они в сортир. Но для анафематствования должен был сначала быть доказан факт произвола. Кметов, однако, не помнил, чтобы с водой у них в доме были какие-нибудь перебои. Кажется, у него появился шанс проверить все лично.

Дома он перво-наперво отправился в ванную и открыл краны. Вода текла, тек и сок. Кметов набрал его в стаканчик и попробовал на вкус. Сок был отменный. Зноем, пляжем, роскошью пахнуло от него. Кметов тщательно прикрыл за собой дверь и спустился на первый этаж. Так и есть, дверь с номером 61 располагалась в центре. Он позвонил. Долго никто не открывал, и Кметов уже собирался уйти, как вдруг услышал, что кто-то вошел в подъезд. На ходу вошедший звенел ключами, и когда он приблизился, Кметов увидел перед собой коренастого молодого человека, черноволосого, с широким, калмыцкого типа рябоватым лицом. В руках у него была тяжелая студенческая сумка. Кметову он был знаком: сталкивались изредка на лестнице и обменивались приветствиями. Узнал и тот Кметова: остановился возле двери и довольно дружелюбно поздоровался. Сумку он поставил на пол и теперь стоял, спокойно рассматривая Кметова и держа ключи наготове.