Эндрю Уилсон - Любовь в отсутствие любви

— Ты будто светишься. Она должна была заметить.

Где-то в глубине души его раздражала восторженность Моники. До недавних пор она всегда улыбалась насмешливо, как будто считала всех вокруг идиотами. Теперь ее улыбка была такой счастливой, что казалась почти глуповатой. С одной стороны, ему льстило ее отношение, но было в нем нечто неприятное, например, заискивающая манера заглядывать в глаза, словно ожидая похвалы или пылких признаний. К тому же сам номер в гостинице вызывал у Саймона отвращение и находиться там ему было крайне неприятно. Он снова посмотрел на полоску лампы над кроватью, тумбочки в скандинавском стиле, Библию, рыжие шторы. В такой же точно комнате (или это она и была?) совсем недавно он видел точно такую же улыбку на лице Рут Джолли. Господи, какие же все они одинаковые! Рут, Моника, мимолетные подруги — все они за очень короткое время ухитрялись вызывать гамму разнообразнейших чувств (вот только в гамме всего семь нот!) — сначала нетерпеливое ожидание, затем возбуждение, влюбленность, нежность и, наконец, жалость. Жалость всегда сменялась легким, едва уловимым презрением. Он так надеялся, что с Моникой все будет иначе, что она особенная, что она Та, кого он ждал всю жизнь… Увы! И лицо у нее какое-то глуповатое! А если посмотреть сбоку? Нет, опять — увы!

И все же Моника была иной. Саймон закрыл глаза и крепко сжал ее руку, переполненный щемящей нежностью. Ему нравилось ощущать себя влюбленным и жалко было расставаться с этим ощущением. Ему хотелось сохранить это чувство и сделать так, чтобы этой удивительной, хрупкой, ранимой женщине, с такой безоглядностью доверившейся ему, было хорошо.

— Жаль, что мы не можем всегда быть вместе.

— И мне.

— Тебе, наверно, очень трудно сейчас, любимый?

Он поморщился. В ее устах это слово звучало как-то слишком неестественно.

— Я отрываю тебя от дома, от детей…

— Я чувствую себя, как выжатый лимон. У меня нет никаких желаний, — признался Саймон. В эту минуту он был искренен. — Кроме того, что я хочу быть с тобой.

— А я с тобой, любимый. Я просто не могу поверить в то, что с нами сейчас происходит! — В ее смехе послышался перезвон колокольчиков — счастливых и насмешливых одновременно. — После того как двое снимают одежду и ложатся вместе, начинается такое… С ума сойти, правда?

— Правда.

— И подумать только — миллионы людей, которых мы видим на улице… все это делают.

— Некоторые.

— А чувства, которые мы сейчас испытываем? Почему весь мир не раздувается от счастья?

— Потому что они не чувствуют того, что чувствуем сейчас мы. Они просто корчатся по пять — десять минут в объятиях людей, которые им или физически неприятны вплоть до запаха, или до смерти скучны. Они физически совокупляются с теми, кто им просто не нравится. Они уже столько раз привычно, без чувств, это делали, что часто сам акт наводит на них скуку и мысль о нем вызывает тошноту…

Они некоторое время пролежали в молчании. Ее задели его слова, и она боялась на него посмотреть. Его глаза были закрыты, но рука, еще сжимавшая ее руку, снова начала медленно ласкать ее тело. Нежные поглаживания, нетребовательные и мягкие поначалу, перешли в ритмичные. Моника вскрикнула, словно дева, принесенная в жертву на алтаре древнего храма.

Потом она сказала:

— Я не могу тебя отпустить. И не отпущу. Нам как-то нужно ей все сказать.

— Как-то нужно, — согласился Саймон.

Невзгоды, свалившиеся на Ричелдис, как ни странно, не сломили, а, наоборот, укрепили ее дух. Ей казалось, что она сейчас преодолеет любые невзгоды и преграды.

Звонить в клинику было бесполезно. Раздраженный женский голос неизменно сообщал, что больная чувствует себя гораздо лучше, хотя на самом деле это не обязательно соответствовало действительности. Скорее, это говорило лишь о том, что не было новых срывов. Ричелдис, никогда не бывавшая раньше в психиатрических клиниках, подспудно боялась этого места и, когда Бартл позвонил, с радостью ухватилась за его предложение поехать навестить Мадж вместе.

Когда они подошли к регистратуре, Ричелдис слегка замутило.

— Здравствуйте, мы хотели бы повидать Мадж Круден, — сказал Бартл.

— Она в Круден, — последовал ответ.

Бартл во все глаза уставился на девушку в белом халате, сидевшую за окошечком с надписью «регистратура». Интересно, как она сюда попала? Или она из бывших пациентов?

— Вы, видимо, меня не так поняли, — терпеливо пояснил он, — мы ищем миссис Круден. Ее привезли два дня назад.

— Я же вам говорю, она лежит в палате «Круден», — ответила девушка. — Что вы на меня так смотрите? Я сказала что-то невероятное?

Вошедшие недоумевающе переглянулись. Название палаты не предвещало ничего хорошего. Ричелдис вспотевшей ладонью стиснула руку Бартла, и они пошли в том направлении, которое им указала эта странная барышня. В холле стоял высокий, изможденного вида мужчина в костюме. Сумасшедший? Врач? Не разберешь.

На стенах висели таблички со стрелками и надписями: палата «Уиттс» — направо, «Харрис» — прямо, «Круден» — налево. Они свернули за угол, подошли к стеклянным дверям и увидели Мадж.

Она была поглощена разговором с полной молодой женщиной в брюках и в экстравагантном топе. Обе курили. Ричелдис на мгновение показалось, что она видит перед собой не свою мать, а кого-то, кто просто очень на нее похож. Жуткое ощущение усиливало выражение лица Мадж. Так иногда выглядят лилипуты — вечные дети и с рождения старички. Землистое лицо. Пустые глаза. Аккуратная коса до пояса. Увидев, кто пришел, Мадж приветственно махнула рукой.

— Привет, как дела? — преувеличенно бодро начала Ричелдис. — А что означает табличка на двери? Там написано, что с пациентами нельзя говорить без разрешения персонала.

— Можно. Персонал — это я, — ответила собеседница Мадж.

Сумасшедшая?

В дальнем конце коридора старик с мутным взглядом и покрытым шрамами лицом вскочил с кресла и сказал:

— Надо прогуляться.

Он пошел прямо на Ричелдис, затем круто развернулся и зашагал обратно к своему креслу. Потом назад. Словно часовой.

— Все мы странники на этой земле, — сказала Мадж.

— Может, вы присядете? — предложила особа, назвавшаяся персоналом.

— Пожалуй, — ответил мужчина. Посидев несколько секунд, он снова вскочил. — Пойду пройдусь, — сказал он.

Туда-сюда. Туда-сюда. Поворот кругом. Опять назад. Как маятник. Зрелище не для слабонервных.

— Мадж, если хочешь, можешь пригласить гостей в свою комнату, — милостиво разрешил «персонал».

— Я ее дочь, — сказала Ричелдис.

— Хотите в комнату, Мадж? — спросил Бартл.

— Нельзя.

— Можно, — откликнулась женщина, в которой они действительно начали распознавать медсестру. — Вы можете показать дочери и ее мужу, что у вас там есть.