Эндрю Уилсон - Любовь в отсутствие любви

— Эта милая девушка думает, что мы в художественной галерее, — сказала Мадж. — Она думает, что все эти картины — подлинники. На самом деле это подделки.

На стенах коридора были развешаны, видимо, для создания некоего подобия домашней атмосферы, репродукции известных картин. «Кафе в Арле» ван Гога, «Зонтики» Ренуара и вполне нейтральный фламандский букет, возле которого Мадж вдруг остановилась. Это напомнило Ричелдис о многих днях каникул и отпусков, проведенных с матерью в континентальной Европе, когда та с почти немецкой дотошностью комментировала артефакты, достойные внимания.

— Девушка считает, что это Сезанн, — сказала Мадж. — Я с ней не согласна.

— Это голландская живопись, — сказал Бартл.

— Видите эту цветную капусту? — Мадж засмеялась, указывая на увядшие белые розы. — Я просто вижу, как мыши бегут вверх по стеблям прямо в эти соцветия капусты, и потом они бегут назад, и это уже крысы, видите, и они вот-вот спрыгнут с картины. Нет, теперь они уже не крысы, а бизоны. И становятся все больше и больше.

— Страшно?

— Так они же не настоящие. Будь это подлинник — тогда да, было бы чего опасаться. Хотя… Погоди-погоди… Ты прав, в этой штуке что-то не то…

— Мадж, вам пора прилечь, — вмешалась женщина с сигаретой.

— Нельзя, — ответила Мадж.

— Нужно.

— Я не пойду туда. Там все опутано проводами и очень жарко, так же жарко, как здесь — холодно, чувствуете?

— Здесь, и правда, холодно, — согласился Бартл.

— Жутко холодно. Это Рог Райдерхуд, — объяснила она молодой женщине. — Можно просто Эрик.

— Можем остаться и в коридоре, — сказала Ричелдис.

— Или есть еще комната отдыха. Ты можешь пригласить Эрика туда.

— Вообще, можно, — осторожно согласилась Мадж. Остановив на Бартле пристальный взгляд, она спросила: — Полагаю, у вас найдется глоток хорошего виски?

— Боюсь, что нет.

Она была явно разочарована.

— Ну ладно, у меня в комнате хоть сигареты есть. Вы можете зайти, но должна предупредить, что там очень жарко.

Они прошли за ней по коридору, вдоль которого тянулись двери, и она пела на ходу. Бартл присоединился, и они остановились, чтобы продолжить дуэтом. Ричелдис, часто моргая, чтобы не потекли слезы, рассматривала видневшийся из окна кусок лужайки и цветочные клумбы.

Бартл пел тенором, напоминающим звук флейты, Мадж — низким, квакающим и прокуренным контральто.

— Лучше давайте зайдем, — сказала она, когда песня закончилась.

В какой-то момент Ричелдис подумала: «Может быть, ей здесь все-таки стало лучше. Может, она просто пыталась пошутить, когда говорила про капусту и бизона?»

Комната Мадж была маленькая, с высоким потолком. На полу валялись скомканные салфетки.

— Они здесь день и ночь, они не дают мне остаться одной, — сказала она, затушив сигарету в блюдце и открывая ящик в поисках следующей пачки. — Этот человек в коридоре — часовой. Он меня караулит. Его не так-то просто сбить с толку. Они бы меня убили, если бы могли. А вот этот выключатель…

— Этот? — спросила Ричелдис.

— Не трогай! — закричала мать. — Я ночью вставала, чтобы его разобрать. Иначе мы бы все взлетели на воздух. Конечно, мне пришлось встать на кровать с ногами. А они пришли и пытались меня ударить. Я с ними боролась, потому что его надо было разобрать во что бы то ни стало, вы же видите. Утром пришел доктор и долго меня благодарил! Если б он знал, чего мне это стоило! «Если бы не вы, госпожа Круден, мы бы все погибли», — сказал он. Но даже он не понимает, чем они мне обязаны. Вопросы, вопросы, вопросы… Они мучают меня бесконечными вопросами, постоянно что-то выпытывают, все время норовят на чем-то подловить. Все дело в этом — говорится одно, а делается другое.

— Конечно, — сказал Бартл.

Чувствуя, что вот-вот разрыдается, Ричелдис прикрыла рот ладошкой и слегка прикусила себя за палец. Это не моя мать, это не Мадж, билось у нее в голове.

— Мне нужно еще пять. И этого они не узнают. Конечно, я уже давно это предвидела. Я знаю, что им нужно. Я знаю, кто вы такие.

— Я Бартл.

— Нет, конечно. Но вы тут еще не совсем спеклись от жары?

— По-моему, здесь совсем не жарко, — удивился Бартл.

— Вы с ума сошли.

— Возможно.

— Чего вы ждете? — спросила Мадж. — Это просто сумасшедший дом. Или, если угодно, свалка для психов.

— Дать руку, Мадж? — Бартл попытался поддержать ее, но не сумел, и она рухнула на кровать.

— Я с трудом двигаюсь после сегодняшней ночи. С потолка вот до этих пор! — она махнула рукой, пытаясь обозначить расстояние где-то над их головами. — Следующее, что мне нужно взять под контроль, — солнце.

— Это может оказаться непросто.

— Очень даже непросто. Если вы посмотрите на меня, я сверну одну из этих…

Она повернулась на кровати и взяла из коробки салфетку. Озабоченно побежала к раковине.

— Сейчас просто намочу водичкой. Вы видите?

— Да, Мадж.

— А теперь прижму бумагу к глазам.

Она обернулась. Ее лицо было закрыто мокрой салфеткой. Когда она ее сняла, то выглядела уже совершенно безумной.

— А теперь вы, — скомандовала она повелительно.

Сдерживая вздох, Бартл потянулся за салфеткой. Мадж продолжала командовать.

— Не той стороной, идиот! Не забудь, какой кран нужно отвернуть. Кретин, неужели ты не можешь отличить нормальную воду от отравленной?

Бартл повернулся. Его очки были залеплены сырым бумажным носовым платком.

— Сними, — взмолилась Ричелдис.

— Если снимешь, будешь жалеть всю жизнь, — сказала Мадж. Ее тон был настолько убедительным, что Бартл на секунду заколебался.

— Мама, нам нужно идти. Мы еще придем и принесем тебе сигарет.

— Меня сюда засадила Тэтти Корэм, — прошипела Мадж. — Это она меня выдала. Она что-то нахимичила в термостате на Рокингем-кресент. То жарко, то холодно. Генерал де Голль, он хотел ее казнить, но она изворотливая, как змея. Он видел, что она сделала с Францией. Берегись, она украдет твоего мужа. Я ее знаю.

Притворная похотливость отобразилась на лице Мадж. «Привет, дар-р-рагой. Падним-м-имся наверх?» — она вульгарно хихикнула. И, к ужасу дочери, задрала юбку, продемонстрировав вздутые памперсы.

Несчастье с Мадж перевернуло жизнь обитателей Сэндиленда. Всю неделю Ричелдис провела в Патни, прибирая там и бегая в больницу. Мысли о матери не оставляли ее ни на минуту. Ей было все равно, какое настроение у Саймона, как он относится к ее отсутствию, что происходит дома. Она как робот продолжала выполнять какие-то привычные действия, но думала о другом. Даже играя с Маркусом, она не могла отвлечься. Она часами говорила по телефону с Бартлом и с врачами. Те не скрывали своих опасений. Поначалу они полагали, что болезнь связана с алкоголем. Затем стали говорить, что у Мадж маниакальный синдром, но это не страшно, потому как им страдает пол-Лондона. Ричелдис и Бартлу казалось, что то ли медицина тут бессильна, то ли Мадж непостижимым образом удается противостоять всем попыткам разобраться в ее болезни. Хотя Бартл отзывался исключительно положительно о клинике и ее персонале, его отчеты о посещении Мадж каждый раз заставляли всех волноваться, потому что положение постоянно менялось. Иногда на нее нападало буйство, и тогда, чтобы уложить ее, требовались усилия двух медсестер. Порой она целыми днями лежала в постели, не в силах шевельнуть ни рукой ни ногой, и горько рыдала. Бывали дни, когда безумие, казалось, отступало, и она высказывала вполне здравые суждения о жизни, книгах, своем прошлом. А потом все возвращалось на круги своя и ей становилось еще хуже.