Дино Буццати - Избранное

Мы у третьего экрана. Уютный буржуазный дом, и лица знакомые. Конечно, это они! Милая, трогательная тетя Тусси, ее племянник с симпатичной женой и двое детей. Они мило устроились за семейным обеденным столом, говорят о празднике и оплакивают несчастных стариков. Больше всего возмущаются Джанни и Федра. Звонок в дверь. Входят два гиганта в шапочках и белых халатах, из муниципалитета.

— Вы Тереза Калинен, сокращенно Тусси? — спрашивают они, предъявляя какой-то документ.

— Да, это я. А в чем дело?

— Простите, вам следует пройти с нами.

— Куда? В такой час! И почему? — Тетя Тусси бледнеет, растерянно оглядывается в ужасном предчувствии, умоляюще смотрит на безмолвствующих племянника и его жену.

— Без разговоров! — заявляет один из муниципальных уполномоченных. — Документы в полном порядке. Имеется и подпись вашего племянника.

— Этого быть не может! — кричит тетя Тусси. — Мой племянник не мог подписать такого документа, он не мог этого сделать… Правда, Джанни? Скажи же что-нибудь, объясни ему сам, что здесь ошибка, недоразумение…

Но Джанни ничего не говорит, ничего не объясняет, он набрал в рот воды, как и его жена Федра. Дети смотрят на происходящее. Им очень весело.

— Джанни, умоляю тебя, скажи… скажи хоть что-нибудь! — взывает тетя Тусси, отступая.

Санитар бросается за ней и хватает за руку.

Рука у старушки тоненькая, хрупкая, как у ребенка.

— Пошевеливайся, старая ведьма. Кончилась твоя привольная жизнь!

Быстро, с профессиональной сноровкой они вытаскивают старушку из комнаты, волокут ее вниз по лестнице, не обращая внимания на то, как ей больно, как она ударяется костями о каждую ступеньку. Никто из семейства не делает ни малейшего движения в ее сторону. Джанни, глубоко вздохнув, произносит:

— Ну вот, и с этим покончено, — и снова принимается за еду. — Вкусное рагу сегодня.

Очевидно, главный ошибся, выбрав для репортажа из Ада такого застенчивого, хилого, потрепанного жизнью и неприспособленного человека, как я. По малейшему поводу я смущаюсь, краснею и бормочу что-то невнятное, моя грудная клетка в диаметре не дотягивает и до восьмидесяти сантиметров, я страдаю комплексом неполноценности, у меня безвольный подбородок, и если мне иногда что-то удается, то лишь благодаря усидчивости. Хорошо еще, что я приобрел машину. Какой, однако, прок от усидчивости в таком месте, как Ад? Внешне здесь все напоминает обычную жизнь. Бывают минуты, когда я думаю, что и в самом деле не покидал Милана: многие улицы, вывески, реклама, афиши, лица людей, манера двигаться и прочее очень похожи на мой город. Однако стоит войти в элементарный контакт с ближним: спросить, как проехать, взять в баре пачку сигарет или чашечку кофе — и тут же наткнешься на ледяное безразличие, угрюмую отчужденность. Словно дотронулся до мягкого как пух одеяла, а под ним вдруг нащупал кусок железа или мраморную плиту. Причем плита эта огромна, во весь город, и не найти ни одного уголка в столице Ада, где бы ты не наткнулся на эту проклятую ледяную твердь. Вот почему здесь нужны куда более крепкие и выносливые типы, чем я. К счастью, теперь у меня есть машина.

В некоторых уголках Ада так много сходства с Миланом, что иногда невольно возникает вопрос: а что, если вообще никакой разницы нет и в действительности это одно и тоже, ведь и в Милане — я говорю «в Милане», имея в виду любой город, где мы живем, — стоит слегка приподнять покрывало, завесу, чуть-чуть поскрести лакировку — и обнаружишь ту же твердь, тот же лед и безразличие.

К счастью, я купил машину, и положение изменилось к лучшему. Здесь, в Аду, машина очень много значит.

Когда я отправился выкупать свой автомобиль, случилось одно любопытное происшествие. Новенькие машины, готовые для вручения владельцам, были выстроены длинными ровными рядами в огромном салоне. Ну вот, а знаете, кто там всем заправлял? Одетая в голубой комбинезон Розелла, прислужница мадам Вельзевул, маленькая грациозная ведьмочка. Мы узнали друг друга с первого взгляда.

— Что это вы тут делаете?

— Я? Работаю.

— Как, вы оставили свою Госпожу?

— Что вы, и в мыслях не было. Я работаю здесь и там одновременно. По существу, фирма та же, — усмехнулась Розелла. В руках она держала что-то вроде огромного шприца.

— И что у вас за работа?

— Довольно интересная. Занимаюсь отделкой кузовов. Привет, всего хорошего. — Она было собралась уходить, но вдруг обернулась и прокричала: — Я видела вашу. Последняя модель. Поздравляю. Мы ее подвергли специальной обработке.

В это время меня окликнул заведующий салоном и повел к машине. Черная, с неповторимым дурманящим запахом свежей краски, напоминающей молодость. Однако какого дьявола торчит на этом огромном автомобильном заводе Розелла? Так ли уж случайно она оказалась здесь в момент моего появления? И что она имела в виду под «специальной обработкой»? Правда, стоило мне сесть за руль, как все сомнения рассеялись.

Но подлинная перемена во мне случилась часа через два. Появилось странное ощущение, что от руля исходят некие флюиды, сверхмощная энергия, которая передается рукам и распространяется дальше, повсюду.

«Булл-370», без сомнения, великолепная машина. Не лимузин, конечно, и не седан, но и не из тех, что годятся лишь для плейбоя. Двухместная, но не спортивная. С твердым и норовистым характером. С ней я стал другим человеком.

За рулем «булла-370» я моложе, и сильнее, и даже красивее, это я-то, столько выстрадавший из-за своей внешности. Во мне появилась какая-то раскованность, я стал бодрее и современнее, так что женщины теперь должны посматривать на меня с благосклонностью, если не с вожделением. Только затормози — и юные красотки наперебой бросятся осыпать меня градом поцелуев. Спасу от них не будет. С фасада я теперь значительно — процентов на семьдесят пять — привлекательнее, чем прежде, но заметнее всего я преобразился в профиль. Это профиль проконсула первой Римской империи, мужественный и вместе с тем аристократический, или же профиль чемпиона по боксу. Раньше у меня был прямой, рыхлый, и невыразительный нос, а теперь он, можно сказать, орлиный, но одновременно и вздернутый — не так-то легко достичь подобного эффекта. Не знаю, можно ли здесь говорить о красоте в классическом смысле, но я себе ужасно нравлюсь, когда смотрюсь в зеркальце заднего обзора.

Больше всего меня поражает уверенность в себе, когда я на «булле». До вчерашнего дня я ничего из себя не представлял, а сегодня стал важной персоной, думаю даже самой важной, наиважнейшей во всем городе. Вряд ли вообще есть превосходная степень, которая могла бы это выразить.

Уверенность в себе, отменное здоровье, зверский заряд энергии, атлетическое сложение. Мои мышцы можно теперь сравнить разве что с вратами Миланского собора. Мне постоянно хочется показать всем, на что я способен, так и подмывает к кому-нибудь придраться, затеять ссору. Подумать только: все это происходит со мной, а ведь раньше при одной мысли о публичной дискуссии я волновался до потери сознания. Включаю первую скорость, вторую, жму на все обороты, выхлопная труба вибрирует и раскаляется докрасна, мои восемьдесят лошадиных сил сначала пускаются рысью, потом галопом по улицам, о, как мощно грохочут дьявольские копыта, восемьдесят, девяносто, сто двадцать, шестьсот тысяч чистокровных лошадиных сил.