Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

И погибну… И сгину… И сделаю смерть наслажденьем последним…

В русской метели-саване?..

В таджикской реке-хрустале?..

Или у Стены Плача в Иерусалиме, где я был много раз, и всякий раз радостно и горестно, как дитя, рыдал, воспоминая безвинного отца своего, чья могила неизвестна…

И мне казалось, что его безвестный, неприкаянный прах где-то рядом — на Масличной Святой Горе усопших, где лежит мой возлюбленный друг Борух Мойшезон…

Когда-то я был на Кипре, и там узнал о кончине друга моего, и в слезах написал вот это стихотворение…

…Хотел я от Кипра по морю приплыть к тебе на Святую Землю к Стене Плача

О мой древнеиудейский возлюбленный друг друже Борух

Но ты устал притомился ждать ждать уповать на берегу Хайфы

Где так блаженны медоточивы так необъятны хмельные безумные встречи земные

Но ты нынче ждешь меня на Оливковой горе мертвых в Иерусалиме

Мой Борух безвинный безвинный безвинный

Ты ждешь меня на горе где так несказанно пустынны где так одиноки свиданья

Прости мне что я живой на берегу Кипра остался и не пошел по волнам на это свиданье роптанье

На это томленье рыданье молчанье загробное провиденье упованье

Мой Борух мой Борух мой Борух ты видишь с горы через море что я к тебе тихо сбираюсь

Но ты уже с Богом а я на земле все еще одиноко томлюсь и сиротски скитаюсь и маюсь…

И все уповаю и все уповаю на насмерть на навек несбыточное на земное объятье

свиданье свиданье свиданье рыдалистое радостное…

Но!..

Но с той ночи Эфы, когда я нарушил божественную Стену между зверем и человеком — я был обречен…

С той ночи Рок встал надо мной…

Борух, древний друг мой, — с той ночи я мёртвый, я с тобой…

О!.. Помоги мне!..

…Раннее утро

Метель утихла, улеглась, разостлалась по земле первым, крупитчатым, алмазным снегом…

Была летучим слепящим саваном, стала жемчужным, покорным, подножным ковром…

Я люблю босым ходить по первому снегу!..

Я просыпаюсь в кресле своем…

Эфа ушла неслышно, как неслышно уходят утром захожие любовницы, которые раньше часто забредали в мой дом, а теперь перестали…

Странно: в молодости и зрелости, когда муж алчет только тела жены — дом его и ночи его полны обольстительных, упоительных дев и жен…

И мой дом был полон.

А на склоне лет, когда я, наконец, понял, что такое любовь, что такое — душа — стрекозиная, веющая, причудливая бабочка-душа женщины, и любуюсь, упиваюсь каждым жестом, улыбкой, движеньем, изгибом, извивом женщины — дом мой пуст…

Или женам и девам нужно только тело мужа младого? иль?..

Суфий говорит: “Женщина — это бешеный, капризный, весенний ручей, бегущий, спадающий с талых, лазоревых, снежных гор, — кто знает извилистые, бешеные, святые пути его? Кто может поймать, удержать его?..”

И вот в молодости моей я держал этот ручей в руках, а теперь не знаю, где он? где он? где он?..

О!..

Суфий Ходжа Зульфикар жестоко говорит: “В молодости врата дома тела твоего широко распахнуты для добрых вестей, и только форточка для дурных… А в старости — врата открыты для дурных вестей, а лишь узкая форточка — для добрых…” Да…

Да!..

…Но кто-то звонит, а потом стучит в осевшую калитку моего дворика, где растут кремлевские, голубые, генеральские ели.

Интересно, кто так рано соскучился по мне?..

Я надеваю ватник, еще сонно выхожу из дома, иду босой по первому снегу, просевшему под елями, — так остро, сладко ступням сонным моим — снег, как пух, обнимает, лелеет ступни мои.

Я открываю калитку…

Передо мной высится голубой Генералиссимус с трубкой…

За ним лоснится черный “Мерседес” — дежурная машина воров. На Западе — это машина аристократов, у нас — это знак тати…

На свежем снегу я чувствую, сладостно вдыхаю медовый запах кубинского дорогого табака.

Хасанхан Адамович Харонов в новенькой стилизованной голубой шинели из английской шерсти — он гораздо величественней и прекрасней настоящего, маленького Сталина, как всякий талантливый эпигон.

Я радостно говорю:

— Доброе утро, Иосиф Виссарионович! Я соскучился без вас, как вся моя несчастная родина!

Я уверен, что, если бы вы сейчас выставили свою кандидатуру на выборах президента — вы получили бы оглушительные девяносто девять процентов!..

Он снисходительно, как истинный тиран, улыбается моей нервной утренней, невыспавшейся шутке…

И глядит на мой ватник вялый и голые ступни в снегу…

И вдруг патетически, как лектор марксистских блаженных времен, высокопарно речет:

Аминадав Соломонович! Великий радиобиолог, нобелевский лауреат, впавший в перестроечную нищету!..

Вы, как биолог, знаете, что на земле есть волки и собаки…

Когда-то какой-то мудрый человек приручил волка и сделал из него собаку…

Вы же знаете, что волк режет добычу, мгновенно расширяя рану, а собака всего лишь кусает… И потому самый захудалый волк порежет самую ретивую собаку…

В 1917 году Ленин сотворил из русской собаки — волка! и волк порезал много невинных собак!..

Но потом великий Сталин приручил кровавого волка и сделал из него советскую собаку!.. Айя!..

Но русская пословица говорит: “Бойся коня леченого и волка прирученного!..”

И вот Горбачев и Ельцин опять сотворили из собаки — волка! Капиталистического волка! И этот волк пожирает, режет социалистических собак!.. Вот наши времена! Кто не может быть волком — становится жертвенной, обреченной собакой… Согласны, профессор?..

…Мои голые ступни в снегу запели, зазвенели…

Он рад, что произвел на меня впечатление философа, а не торговца во храме…

Я понял, что он готовил монолог заранее…

— Как собака, я согласен… Но мне холодно на снегу стоять босыми ногами… Может, пойдем в дом?..

Простите мою волчью философию… но я приехал не из-за философии…

Ваша черешня — великое лекарство!..

Такого бешеного, кричащего секса я не имел даже в молодости…

И все мои друзья, как прежде, счастливы! Бросаются на счастливых, забытых жен и чужих женщин, как маньяки!.. Вся элита!.. Даже Олигархи!..

И даже главный помощник президента!.. Прямо в кремлевском кабинете набросился на свою секретаршу, и они занялись любовью прямо на столе, сокрушая, изминая, избивая в страсти телефоны правительственной связи…

Представляете, профессор, — министры-посетители ждут в приемной — а помощник самого президента барахтается с дамой голой, счастливой на столе!..

И кричат от наслажденья, как ослы или павлины!.. Такой приступ любви, что он не смог донести секретаршу до дивана!.. Айя! Айййййя!..