Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

И я сплю в кибитке своей… не вымыв даже ноги усталые дождливые мои…

…В последний раз!..

В последний раз матерь несет на руках полночных сонных блаженных своих дитя исконное лепетное свое…

Плод ночей и дней своих…

О Господь!..

Как быстротечно время Твое!..

И как долог дьявола срок…

…И вот я ухожу в сиреневые волны волны холмы текучие реки моей Кафирнихан-Рай…

И вот я ухожу в гранатовые в бирюзовые в изумрудные в алмазные в хрустальные родные волны утренние нетронутые неиспитые невинные родные родные родные родные волны волны волны волны горы валы гряды гряды хребты пенные кружева студеные рассыпчатые…

Еще никто не пил их, кроме птиц ранних и стрекоз дымчатых и рыб их…

Еще они текут неиспитые нетронутые…

И вот я ухожу в реку навек в сорок лет моих зрелых полноводных, потому что устал я жить средь мертвых и воспоминать их…

И потому что нет сил моих жалеть живых и видеть чуять страданья их нынешние и грядущие…

Да!

Устал!..

И срок Хызра-Ходжи близок…

И льется Чаша забытая опрокинутая…

И вот я ухожу в реку Кафирнихан-Рай и река уже доходит до живота моего и гнет манит влечет свежит хладит меня…

Как близка смерть — вот ты шагнул в реку заледенел и вот уже смерть легко летуче взяла тебя и несёт в ледяных волнах…

И напоследок я поворачиваюсь, я прощаюсь, я гляжу на текучий берег где в младенческом апрельском кудрявом изумрудном речном влажном пуху дыме стоят азийские кроткие тополя-туранги…

И там тропа змеится вьется средь них тропка стежка молодая зеленая…

И там по тропке едет на зеленом вешнем яром осле кишлачный мальчик отрок.

И он поет песню:

Пришел суслик, пришел суслик,

Пришел суслик тарбаган,

Пришел веселый милый суслик,

Вешний суслик Тимурхана,

Пришел суслик Тимура Джахангира,

Пришел суслик Повелителя Мира,

Пришел суслик, суслик, суслик…

А на осле два мешка зерна, два мешка пшеницы. А мальчик везет пшеницу на мельницу…

…Пришел суслик, пришел суслик, пришел суслик

Тимурхана…

А мальчик поет и смеётся и бьет осла босыми острыми умелыми блаженными хмельными пятками:

— Эй! бош! осел! суслик! пошел! пошел! пошел! веселей! резвей! умней! только в реку не свались!..

А мальчик поет и смеется, а дикие горные голуби-вяхири расклевали квелые мешки-канары…

И золотые зерна пшеницы сыплются на молодую кудрявую траву…

И стая диких хищных хитроумных голубей клубится стелется за мальчиком и ослом его…

И текут медовые сокровенные лестные пшеницы из мешков густо яро хлещут на траву, и клюют птицы многие вольные…

— Эй! Хасан-Хусейн! Суслик Тимурхана!..

Погляди на свои мешки! — кричит Поэт Самоубийца из реки, уже притаившейся уже готовой взять его навек…

Но мальчишка поет и не слышит и не знает…

И золотое цельное зерно мягко сыплется на нежную первоначальную медовую траву…

Ууууууу…

…Отец убьет мальчишку!..

Эй, суслик, стой!..

…О Аллах! тут и уйти утонуть сгинуть немо бесследно тихо не дадут…

О Аллах! иль Ты послал суслика этого?..

…Поэт тяжко неохотно обреченно зло исходит из реки и бежит по берегу за мальчишкой, за зеленым вешним пуховым густотелым ослом его, за золотыми пшеницами зернами летящими бьющими из расклеванных канаров ветхих мешков…

…Эй, суслик, стой!..

Поэт догоняет мальчика кишлачного…

И осла его, отмеченного означенного божьим яростным безудержным малиновым живым тучным тюльпаном-фаллосом-стволом…

И поэт Тимур-Тимофей посмотрел на невинный плод сей кочевой и воспомнил дни молодости своей и дев жен своих под фаллосом-тюльпаном своим.

И содрогнулся улыбнулся…

..О, Господь, дай и этому ослу!..

Ууууу…

И потом вместе с отроком стали они ивовыми прутьями завязывать пробитые протекшие мешки и отгонять птиц клюющих…

…Господь!..

Иль я Твой пролившийся златым зерном сосуд мешок?..

И всё уж вытекло моё златое зерно?..

Господь!..

Иль уйти не даешь?..

Господь!..

Иль вызываешь из стремнин речных последних бездонных на младой травяной весенний брег вод?..

О!..

…Сколько лет прошло?

Сколько вод пронеслось?..

Сколько златых пшениц истекло?..

О!..

Но Поэт бродил в бездонном тихом многом золоте сентябрьских переславль-залесских лесов одичалых древнерусских лесов лесов…

И там у черного осмяглого дуба встретил двух бродяг пианиц опойц которыми полна Русь как рухлый тополь короедами точащими неслышными тайными…

И они остановили Поэта и вынули два ножа и сказали:

— Нынче на Руси тоска. Нынче на Руси лишь брань да хмель.

Нет Бога….

Нынче на Руси одна забава: иль пить иль убивать…

И мы убьем тебя.

И взяли в ножи его.

— Нынче на Руси все восстанье вся свобода вся пагуба гульба — все в войне да в вине!..

Нет нынче Бога на Руси…

Уплыл! Увял! Забыл…

И тогда он сказал:

— Есть Бог на Руси. Есть поэт на Руси. Есть честь на Руси.

И они сказали:

— Если бы был Бог на земле — мы не забыли бы Его, а мы не помним.

И он сказал:

— А помните вы блаженное улыбчивое лицо матери своей в струях молока, когда она питала, кормила вас, новорожденных младенцев у грудей своих благодатных?..

А помните вы соски её ликующие блаженные?..

Не помните. Но было…

Так и Господь. Был Он и есмь.

И они сказали ощерясь:

— Мы закидаем тебя рухлым золотом листвы.

И ты умрешь в золоте листвы — и это единственное золото, которое у нас не украли, не угнали наши властители-воры.

И забудешь Бога своего…

И никто не найдет тебя в дремучих лесах этих святорусских грозных.

И не вспомнит тебя никто…

Так многие на Руси сгинули без могилы…

И он сказал:

— Есть Бог на Руси. Есть честь на Руси.

И я творю пишу книгу молитву поэму о Втором Пришествии Иисуса Христа на нынешнюю Русь.

Ибо сказано в Коране, что каждое время имеет свою Священную Книгу.

И Господь дал мне её, сказал чрез меня. И ноша велика.

И мне осталось десять дней, чтобы кончить молитву эту…

Дайте мне десять дней, а потом я приду к дубу этому и вы убьете меня.

И они сказали:

— Ты лжешь.

И он сказал:

— Я не поэт, если лгу.

И они хмуро недоверчиво отпустили его.

…И через десять дней он окончил творить посланную ему свыше молитву о пришествии Иисуса Христа на Русь на нынешнюю и пришел к черному осмяглому дубу.

И шел дождь и листва уже утратила упустила золото быстротечное свое.

И убийцы пианицы удивлённо встретили поэта и алчно радостно убили его…

И вырыли могилу под дубом и схоронили его и поставили самодельный крест из дубовых ветвей…

И вырезали вывели на кресте иудиными ножами дрожащими своими огненные словеса: «Есть Бог на Руси. Есть поэт на Руси. Есть честь на Руси»…