Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

Айя!..

Но потом я стала дева вольная нага туга и там в пьяных коноплях я быстро созрела налилась поднялась и охранники увидели меня и алчно охотились за мной…

И ныне охотятся…

И хотят разъять разбить мой бутон о двух жасминовых лепестках…

И хотят убить меня, мой речной брат!..

…И Мария-Динария улыбается мне и шепчет далее…

— И тогда мой отец чабан бросил оставил разлюбил забыл стада свои.

И он брал свежую анашу и турецкий кальян и ветхую бурку и залезал по чабаньим козьим тропам на вершину горы Фан-Ягноб…

И там кутался прятался в бурку и долгие дни и ночи сидел там среди близких облаков снежных альпийских и курил кальян и глядел в небеса, где плавали орлы-бородачи и грифы-ягнятники стервятники…

…И однажды ветер содвинул его с вершины и подержал воздвиг над горами, а потом осторожно задумчиво повлёк, понес, понес…

А потом он стал летать над горой Фан-Ягноб как орлы и грифы…

…Вначале он робко летал, пользуясь весенними токами ветрами, идущими с Гималаев на Русь, ветрами, которые насылали великие бессмертные ламы хутухты мудрецы Тибета, но потом он стал летать смелее и дальше над Фан-Ягнобскими и Рамитскими горными хребтами…

От долгого курения анаши он стал сухим и желтым как абрикосовый осенний лист и его легко носило воздушными потоками и он подолгу летал парил висел витал над горами.

Цыгане тысячелетиями бродят по земле, но это был первый цыган пернатый!..

…Ай, чавелы!.. И что ж я тысячелетья ползал как червь, а теперь как птица летаю — да никто меня не видит, не знает, как Гагарина!..

Да!.. Айххха!..

…Вначале орлы-бородачи и грифы-стервятники нападали на него, потому что он нарушал их охотничьи жизненные ареалы, территории, угодья, рубежи, пространства, и он яростно отбивался от них хунзахским кинжалом, который брал с собой в небеса.

Но потом он починил свою среброструнную хитару и стал брать её с собой в небо и играл на ней старинные бессарабские мелодии и пел в небесах…

И орлы и грифы стали слушать его, внимать его божественным трепетливым блаженным струнам и теперь ждали, когда он полетит над горами…

И плавали за ним и табунились кружили вились вокруг него и блаженно засыпали на крылах в небесах от его дивной хитары…

И только желтый смутный запах анаши раздражал пугал их вначале на небесных чистых дорогах кислородных пространствах первозданных, но потом они привыкли к этому тошному сладко-сонному медоточивому слезному запаху, чтобы слушать божественную хитару.

Ведь птицы издревле любят музыку.

И много лет Пифагор-Динарий-Холмурад-Мазар летал носился парил плавал блаженный над горами Фан-Ягноб, над предгорьями Тянь-Шаня и Джунгарского Ала-Тоо с курящимся кальяном своим и сладостной серебряной хитарой и в древней бурке своей, которая надувалась веселыми ветрами и носила высоко Пифагора-Мазара…

И он летал над тучами, в первобытных струящихся небесах, где нет ни дождей, ни снегов, а есть вечное солнце и вечные звезды…

Уже при жизни своей Пифагор-Динарий-Мазар летал по небесным необозримым путям-кругам, где витают неприкаянные неугомонные души усопших…

И однажды в него как бабочка-махаон в ночное окно вселилась влетела пытливая древняя астральная душа-дух великого древнегреческого мудреца и мистика Пифагора, имя которого он слепо носил…

…И мой отец узнал о божественной музыке небесных сфер о музыке ночных дальных звезд плеяд и галактик, о которой говорил древне-усопший мудрец…

И тогда мой отец стал летать только по ночам и прислушиваться к горным текучим звездам, которые по ночам близко подходят к земле и слышно даже, как лают со звезд заблудшие сторожевые звездные лунные псы собаки…

…И однажды ночью в звездопадном августе серпене густаре мой отец осыпанный оглушенный объятый окруженный хвостатыми падучими звездами услыхал эту бездонную вселенскую необъятную музыку летящих палящих плеяд созвездий галактик эти зовы звоны серебряных звезд, эти звоны звездных стожар хороводов, эти миллионы колоколов вселенной, эту неистовую неустанную поющую Звонницу Вселенной в честь Небесной Царицы, эту вселенскую необъятную Лошадь с мириадами ямских дуговых заливистых запредельных звездных колоколов и колокольцев…

И куда скачет?..

И куда уносится?..

И какой Святой Конокрад Её в ночь уводит гонит?..

…И тогда он услыхал тайную серебряную как горный глухой лесной водопад звездопад песню кишащего необъятного мирозданья и затосковал…

И перестал играть на земной своей убогой жалкой хитаре и перестал брать ее в небеса и ублажать орлов и грифов…

О!.. Сколько вмещает душа человека!..

И она превосходит Вселенную…

О…

…И Мария-Динария уже не мнет конопляное дымчатое матерчатое тесто в руках, а глядит на меня, а уже сумерки горные чудовые идут на каменную кибитку у подножья горы Фан-Ягноб, а в сумерках белей ее руки и темней очи и дивнее глуше голос ее лазоревый хрустальный голубиный…

— И когда мой отец Пифагор-Динарий-Мазар услыхал эту вечную музыку ночи, эту песню вечности, эту многострунную многозвездную божью Арфу Мирозданья, он бросил навек свою земную убогую хитару и затосковал.

И вновь воспомнил он бессарабские разгульные златопьяные златокурчавые златомедовые виноградники юности своей.

И вновь вспомнил он свою единственную верную жену Марию из Переславля-Залесского бродящую одиноко безумно блаженно по многокипящим водам Плещеева озера.

Но более всего затосковал он по Небесной Царице, по Богородице Одигитрии Сошественнице, которая спасла его у днепровской глухой проруби и оставила ему на лютых снегах бурку нож и крест оловянный ветхий нательный.

И воспомнил он Ея следы нагие дивные осиянные кровавые талые торные на русских бездонных адовых снегах снегах снегах.

И воспомнил он следы Богородицы, грядущей на одних ножных малых девичьих нетронутых тонкостных певучих возлетающих перстах.

И воспомнил он следы Богоматери Святой Восшественницы восходящей возлетающей на русских алмазных постелях полевых простынях снежных холстах льняных ледовых лебединых снегах снегах снегах…

…О Богоматерь путедарная Небесная Царица я пойду полечу искать Тебя на воздушных путях!..

…И снится Богородица в снегах снегах снегах родимица

святейшая Сошественница

И снится Богородица в снегах снегах Сошественница

И грядет в холомах переславльских снегом покровенных

И грядет Дева

И грядет Жена

И столпы Ея наги белы и сокровенно снежны

И груди млечные колокола неизлит’ые незабвенные

И грядет нагая Дева Жена Сошественница

И обмывает омывает в снегах Лик смиренный

И улыбается и озирается чудово чудная в холмах чудовых