Тимур Зульфикаров - 33 новеллы о любви

И тут она срывает с себя с горбоносой птичьей бамбуковой головы с лица глухой верблюжий платок с прорезями для песка

И тут я вижу что это с неё сорвали кожу руно что весь лик её обсыпан живыми предсмертными скорыми животленными мясистыми рубинами и её древнебиблейские очи очи бережно и тихо глядят на меня хотя из-за густых пагубных рубинов не могут глядеть они на меня на мя

Но глядят! Хотя удушают их рубины и скоро победят уморят.

Но глядят преданно бездонно на мя и радостные зачеловеческие глядят на меня.

И глаза эти боле чем жизнь чем смерть чем чума…

…Гляди Тимур архар — я могла стать смерть рубиновая твоя…

Ведь спид передаётся в любви но я отринула тебя… хотя к тебе повлеклась…

Но бежала от тебя в ветвях…

…Франциска-Медея-Эсфирь-Гадасса-Агарь но я люблю тебя тя я люблю текучие плакучие рубины твои я бросаюсь к тебе возлюбленная моя

И тебе некуда бежать уйти от меня в этих сахарных маслянистых ветвях…

Я хочу уйти с тобой насмерть заживо сойдясь сцепившись смешавшись я бегу рвусь вьюсь за тобой в ветвях возлюбленная любовь смерть святая родная чума моя! айх!..

Да не могу я её в ветвях изловить настичь поймать

Она вьется льется как каменная куница в златых сырдарьинских камышах тугаях

…Франциска я знаю теперь… Ты дщерь моя… от той ночи… от того эвкалипта… от той Медеи Эсфирь Гадассы Агарь…

И я спасу тебя…

Иль уйду с тобой в смерть на века…

Но она не слышит меня…

…Тимур архар возлюбленный мой гляди гляди гляди — содвигается спешит ко брегу ветхая Арго ладья…

Но как только подходит к брегу — ветер меняется и гонит её назад…

И так двадцать пять веков мается надеется она…

Гляди — ветер дует к берегу к эвкалипту и впервые за двадцать пять веков Ясон вор Золотого Руна и Медея змея убийца двух неповинных сыновей вновь ступят на брег Колхиды и отведают пресной воды ибо Бог наказал их за воровство и убийство двадцать пять веков в море блуждать и жаждать алкать ручья

Тимур Архар а за что Господь Яхве наказал обсыпал этими живоогненными рубинами меня мя

Но я хочу к Ясону и Медее на Арго пока ветер их движет сюда

Я хочу зачерпнуть дать им родниковой бзыбьской воды из ручья

…Франциска Медея Эсфирь Гадасса Агарь дай тебя тронуть обнять хоть на миг обласкать тебя дщерь моя

И я вьюсь бегу к ней в ветвях

Тогда она кричит рыдает блуждает верещит уже нечеловечески уже как зверь уже как чайка в бурю тогда она сдирает снимает с лица рдяные кровяные живые рубины чтобы ясно напоследок глядеть на меня

Тогда она сходит срывается снимается спадает слетает с ветвей…

…Ввозлюбленный ты меня тронешь и сам от крови кишащей моей станешь чума и станешь рубинами живоогненными яр богат

А я ухожу улетаю на Арго к Медее и Ясону — гляди уже ветер опять архейскую вечную ладью от брега круто слепо погнал но я успею их настичь напоить нагнать…

Элохим! Яхве! YHWH! Адонай!.. Помоги мне помилуй мя…

Тогда я вослед за ней срываюсь с ветвей но душа моя лишь нарождалась тогда как молодая луна в памирских ванчских кулайхумбских ледниках а плоть моя давно родилась и была труслива пуглива и сильна…

И я дрожащими руками вцепился в ветви и остался в ветвях…

А она улетела одна…

Пятиименная божья пернатая птица…

Пятивесельная ладья…

Дщерь родимая моя?..

…Погляди погляди возлюбленный нечаянный встречный случайный Тимур Тимофей поэт песнопевец одинокий одинокой русской имперьи мой мой мой

Там у дувала куст поливной куст живоперламутровый куст бульдонеж расцвел

Ай март болезный шалый ветер с гиссарских плывущих талых хребтов месяц незрелый мой ай живожемчужный куст бульдонеж расцвел

Он не душист как черемуха как роза как шиповник алый не пахуч а досрочно одиноко радостно расцвел

…Ай тонкобровая змеинобровая густоногая немка Урсула Ундина Мария а твой жених Зигфрид Барбаросса Мария светлокудрый златокудрый далеко ль

…Оооо!.. Здесь на окраине родного града гнезда таджиков Душанбе средь темновласых кипучих стелющихся азиатов таджиков он ярозлатоволос

Он далеко он далеко! Он охотится в нежновсхолмленных розовопенных миндальных рамитских горах за горными травяными кекликами и форелью царской чтобы устлать ублажить ими убитыми свадебный обильный хищный стол

Но у кекликов и форелей ныне весенний зуд гон ярь любовь а он охотник палач бродит средь них ослепших от любви с ружьем и ножом

Айо!.. Йо!..

Но он подарил мне белое кружевное пенное подвенечное платье невесты и на охоту улыбчиво ушел…

Он сказал:

— Урсула невеста моя! Нынче март — христианский пост…

Придет соловьиный месяц май и окончится пост и мы сварим свадебный тевтонский суп из голосистых колосистых младых курчавых петушков чтоб они пели всю ночь в нас и не давали уснуть жениху и невесте до утра чтоб стали они к утру муж и жена, и ты Урсула станешь моей вековечной женой в ту петушиную ночь ночь ночь…

В мае расцветет мой возлюбленный куст бульдонеж — и ты станешь моей вечновешней женой… И он на охоту преданно ушел ушел хотя у человеков пост а разве у кекликов и форелей не любовный святой пост

И он ушел а тут талый довременный ветер с гиссарских текучих хребтов пришел напал на меня и его девье платье с меня снял сорвал смял унес унес унес

А тут бульдонеж внезапно вспыльчиво как невеста юннотелая расцвел…

…Урсула Ундина Мария а не ты ль бросила на еще зеленый незрелый незрячий куст жемчужно перламутровое подвенечное платье свое…

…Жених сказал что я стану женой когда бульдонеж зацветет…

…Рано еще цвести бульдонежу а он расцвел не от платья ли забытого белопенного снежнокружевного твоего ль…

…Ай Тимур Тимофей… бульдонеж незрел и я белопенное платье ему отдала…

А я созрела поспела и зачем мне девье снежное платье когда я спело нага нага нага…

А мой отец Манфред Барбаросса умер но оставил в подвале две бочки гиссарского густорубинового густокишащего вина

Ай я забыла что ли платье невесты на кусте бульдонежа когда увидела тебя через наш дряхлый после смерти отца осевший от горя дувал дувал дувал…

А возлюбленный нечаянный неутоленный мой пойдем в подвал где две бочки гранатового блаженного вина стоят бродят густеют молят…

И мы сходим по деревянной шаткой лестнице в глиняный слепой подвал и там пахнет как разрезанным ходжентским свежим арбузом сырой потаенной сокровенной родной землей от которой мы отвыкли в больших городах