Тимур Зульфикаров - 33 новеллы о любви

О Боже! Девочка древнеегипетская… пришелица дивная моя!

Ложка Фараона!.. Ветвь снежного раннего миндаля!..

А я ведь так и не узнал имени твоего, девочка моя… древняя египтянка русская моя…

Прости меня! меня! меня! прости мя!..

Но!.. как же назову? закричу? окликну тебя?.. когда будет встреча, встреча вечная там… там… там… в райских вечноминдальных садах?..

…Когда великий поэт умер лютой русской зимой, в нищете и безвестности, в нищей обобранной России, уже забывающей Святое Имя Своё от ига бесов пришлых, и нищая журавлиная стайка друзей и родных похоронили его в нищей могиле, на нищем икшанском погосте — то через несколько дней под самодельным свежим крестом на свежем снегу встала легла явилась ветвь розовопенножемчужного миндаля…

Редкие пьяные посетители погоста решили, что это бумажные мёртвые цветы…

Мёртвым в нищие мёртвые времена дарят мёртвые цветы…

Но это были живые…

О Боже!..

…Ложка Фараона…

Безымянная вечная возлюбленная моя в двух мирах…

Это Ты…

Оттуда…

За мной…

Пришла…

О Боже!.. а я ждал…

Мы возьмём со снега миндальную ветвь

И пойдём с тобой к Пирамидам

И дальше К забытым Богам…

На снегу два живых следа…

28 октября-2 ноября 2010 г.

…Ах, детство — океан чувств… а у меня пустыня-сахра, а пустыня — лишь океан песка…

Раннее дымчатое прозрачное плывущее утро…Утро сиреневое… Утро машущих павлиньих хвостов… А потом солнце убьёт выжжет всё…

Детство — это утро павлиньих хвостов…

А потом время превратит павлиньи хвосты — в куриные… аайхххйя…

Мальчик в долгой рубахе-дишдаша, босой стоит на бархане и глядит в пустыню Руб аль Хали…

Мальчик-ульд стоит у родного шатра-хейма

Мальчик чутко стоит озябшим столбиком как песчаный сурок у норки

Но это не сурок

Но это не мальчик

Это Пророк

А Пророк не стоит как сурок а летит как орёл

А Пророк не говорит а речет навека… как режет на камнях…

А Пророк видит не одну пустыню Руб аль Хали… Он видит все пустыни вселенной… все пустыни помещаются на Его ладонях…

Айхххйя…

Караван с шелком и мускусом уходит в Сирию…

Караван его родного дяди Абу Талиба…

…Ах, дядя, возьми меня с собой… возьми…

Все еще спят в Мекке, но я не сплю… я всю ночь не спал… ждал…

Я знаю, чую, что утром уйдёт кафиля-караван…

Еще ночная роса лежит на необъятных песках…

Детство — это утренняя роса… быстра…

Ах, бродить босыми ступнями по влажным текучим пескам!

Пески текут нежно проваливаются под пятками моими и ножными пальцами…

Пески щекочут ноги мои…

Я люблю пески… Пески по-собачьи ластятся ко мне… ласкают меня…

Как матерь мама умми Амина бинт Вахб моя из летучего племени древнего Саад ласкала меня в люльке и потом в кроватке моей мекканской…

О Аллах!..

А потом меня отдали кормилице Халиме бинт Абу Зуайб…

Ах, блаженны соски её питающие

Ах, тогда я понял, почуял, что в мире нет чужих сосков, чужого молока, чужих человеков…

А все родные…

И вот умми Амина умерла, стала песком, когда мне было шесть лет

А отец мой Абдаллах ибн Абд аль Мутталиб умер, стал песком, когда я покоился во чреве матери

И вот уже во чреве матери я стал полусиротой

И вот уже не ступив на земной песок я стал полусиротой…

А потом через много лет прозрев — я скажу: «Рай находится у подножья наших матерей…»

О Аллах! Я до шести земных лет бродил в раю — у ног жемчужных матери Амины моей

О!..

Но потом и она стала песком и ноги жемчужные райские её стали песком

Поистине, ноги, бродящие в песке, становятся песком…

Пустыня — это кочующий необъятный прах усопших человеков…

Пустыня — это бескрайний караван-кладбище-мазар, где кости верблюдов переплелись перемешались с костями человеков…

Смерть делает всех равными, а жизнь — нет…

Значит, смерть справедливей, выше жизни?

И пустыня слаще оазиса?

И я хочу уйти в пустыню… в Смерть?.. в царство справедливости?

Но!.. Я хочу отделить кости верблюдов от костей человеков…

Но!.. Я хочу отделить тленных язычников идолопоклонников от вечных верующих в Единого Аллаха…

Но!..

Но есть Слова, которые воскресят вернут мёртвых…

И эти Слова у Аллаха…

И Он скажет мне Их?..

И я верну усопших из песка?..

О Аллах!

Но когда?..

О!.. И!..

И тогда мой дед Абд аль-Муталлиб ибн Хашим стал мне матерью и отцом

Но потом и он ушёл и стал песком… и стал пустыней…

О Аллах, мне тогда еще было восемь лет, и я не знал, не слышал через лай шакалов, и стоны верблюдов, и шелест сыпучих барханов, и плачи матерей погибших воинов-корейшитов — что Ты — Всевышний Вечный Отец мой…

И Ты тогда ещё не говорил со мной…

А только с небес шептал, но я, слепец, ещё не слышал Тебя…

Я ещё не всех родных текучих быстротечных потерял, чтобы услышать Вечного Тебя…

О Боже!.. А в кого верит Сам Творец Бог — Повелитель всех миров?

Иль Он верит в творенье Своё — взявшееся из кровяного сгустка — в человека?

О Боже! Иль моя душа стремится струится в запретные края, где нет Всевышнего… а есть ли такие края?..

Тогда умри, усни, бессмертная душа моя…

…Ах, дядя Абу Талиб, родной… Я заблудился без Аллаха… Я не спал всю ночь… и вот заблудился… устал…

А караван уходит, но верховная верблюдица останавливается близ шатра моего и выпукло слёзно текуче глядит на меня… жалеет меня…