Тимур Зульфикаров - Изумруды, рубины, алмазы мудрости в необъятном песке бытия

А огонь любви целителен в молодости и погубителен в старости…

Ах, старик муйсафед Дарий Кир Бахрамгур Артаксеркс Шахиншах Абдураззок Хан Мубарак Табаррук из рода древнесогдийских древнеперсидских царей…

Ах! может ли в огне земной любви сгореть бессмертная грешная душа?..

Ах, может ли?..

Ах Аллах ах Вечный Хозяин всех вечных душ и всех тленных тел!..

Ах, Всевышний ах может ли душа вечная сгореть от земной преходящей любви…

А у меня горит… и у нее…

Ее завещали мне древние согдийские цари, она бежала ко мне из их гаремов… нетронутая девственница тысячелетий…

Она будет целовать следы и лизать пятки мои, а я — ее, ибо Книга говорит, что «жены — наша одежда, а мы — их…»

Ах может ли сгореть вечная душа? может! ах может!..

Ах Боже пощади! прости! да может может может…

Ах пусть на костре вечных душ горят наши тленные сладчайшие тела!

Ах душа — костер для тела… да!.. да… да…

Айхххйа!..

Ах старик хозяин смертной тленной чайханы «Древняя Согдиана» Абдураззак Табаррук

Вот тысячи лет горят фанские горы от глубинного угля и от руды урановой горят дымят горы тайным нутряным огнем…

И ты старик печешь на огненных камнях хлебы и лепешки и жаришь духовитое мясо на горящих горах…

И я горю древним тайным огнем как горы эти — тронь меня и обожжешься…

И на мне можно печь хлебы и лепешки… да недолго…

А я увидел эту пятнадцатилетнюю и горю горю как фанские тысячелетние горы…

И она горит как горы…

А я увидел Анахиту а она была плыла в ледяных волнах реки Фан-Ягноб и вот увидела меня и вышла выбежала воскресла из волн ледовых…

Стоит стоит нагая нагая нагая… уже спелая… плодовая… дышит…глядит на меня… дышит… не дышит…

И вот она вышла и вот она выходит из волн алмазных и долго стоит нагая и глядит на меня нагота ее и входит в золотые тугие бухарские шаровары изоры и в бархатное персидское гранатовое платье…

Зачем ей теперь шаровары и платье, когда я — одежда ее, а она — моя…

И змеиные мокрые рыжие золотые рассыпные косички рассыпаются змеятся по ее бледно фарфоровому лицу с древней ширазской смоляной родинкой и лазоревыми согдийскими глазами-родниками… роящимися как пчелы медовые майские…

И она медленно не отрывая от меня глаз своих входит в гранат глухой слепой платья и в шелк текучий стрекозиный шаровар изоров сокровенных ее таящих девственность алую ее готовую открыться мне…

Но я успел успеваю увидеть взять вобрать тугой живой атлас ее серебряных круглых белых как баранье сало ног и курчавость первобытную межножья из которой человек исходит на землю…

Но я уже выходил из нее а теперь хочу войти в нее…

Ойхххйо!.. О!..

Старик отдай ее мне как отдавали недозрелых дев древним согдийским царям — а она увидела меня и сразу созрела

Она согреет мою ледяную как река Фан-Ягноб старость полелеет обогреет хладные чресла мои и забытый спящий зебб мой…

А я взращу и раскрою взлелею девий бутон ее и не будут переспелые плоды падать на землю палым ничейным золотом и становиться добычей птиц, червей и муравьев…

Она — сад урюковый златой несметный, а я садовник сборщик всех плодов ее…

Старик отдай ее мне…

Она — собака, а я пастух чабан ее… она — ягненок, а я орел-ягнятник ее… она — рыба форель, а я — река ее… она рыба — а я рыбарь ее… она — овца, а я — волк ее… она — златой урюк, а я — червь златой ея блаженный…

Старик, гляди — она вышла из льда реки увидела меня и преданно жертвенно бросилась ко мне и ластится ко мне и льнет и дышит, забыв про девий стыд потому что она узнала меня, и приготовила одежды свадебные свои на берегу Фан-Ягноба, и вот надела их задыхаясь от древней любви улыбаясь радуясь сгорая…

Айххххйя!..

И стала невестой древней согдианкой, а я ее ханом хозяином и в этом мире и в близком загробном…

Старик… отец Анахиты… отдай ее мне…

…Дервиш Ходжа Зульфикар… Ты нищий старый поэт…

Кому нужны старость нищета болезни твои и поэмы твои и смерть близкая твоя?..

Кто пойдет с тобой в смерть твою?

Дорога долгая земная твоя уже близка к пропасти…

Обрывается она за поворотом как фан-ягнобская забытая заброшенная дорога самоубийц…

…Ах многие странники погибли в фанских горах завороженные их красотой и зовом сладчайших пропастей — этих кратчайших троп путей в иной мир… в вечность… в царствие загробное….

Дервиш, любовь и смерть — это две дороги… а не одна…

Дервиш, пожалей ее и меня…

Ты уже прошел одну дорогу любви, а она еще не прошла…

Отпусти ее…

Пожалей меня…

Она безумная…

В пятнадцатилетнем человеке семя слепое бешеное мечется бродит как сель как камнепад в весенних горах… как волк пенный в курдючных кровавых отарах стадах…

Она убьет тебя… себя… и меня…

Старик горестно жует насвай-табак и плачут глаза его не от табака…

И побито умученно глядит на меня…

Потом он выхватывает из-за пояса-миенбанда самаркандский двуострый широкий нож, который может разрушить человека одним только прикосновением… сладостный успокоительный нож самоубийц…

— Этот нож достался мне от моего предка Амира Тимура из рода барласов… Этим ножом Амир бесшумно расправлялся со своими врагами… Этим ножом он построил величайшую Империю…

Империя без ножа — мертва…

Чем острей нож — тем сильней империя…

Когда нож притупляется — тогда империи погибают…

Я медленно ласково порежу себе вены — и оболью окроплю вас кровью моей… много крови пойдет на вас… на тебя, дочь моя… и на тебя, дервиш… Хватит с избытком на обоих…

А кровью безвинной омытые — куда пойдете вы?.. кто примет вас?..

Старик машет ножом передо мной и обнажает сизые вены на руках…

О Боже…

…Прощай, старик Абдураззок Табаррук…

Твои слова как пропасти фанские бездонные тропы в вечное Царствие Небесное что ждут уже меня…

Прощай, Анахита Ардвисура…

Святая согдианка древняя моя… лоно твое не тронут древляя рука моя…

И губы жениха мужа отчие материнские мои…

И урожайный как золотой урюковый сад фаллос зебб карагач мой родитель творитель человеков мой мой… и твой… не тронут лоно девье твое…

…Я иду бреду бегу от чайханы «Древняя Согдиана»…

Я плачу и слезы закрывают дорогу мою…

И ведут меня в пропасть сладчайшую… на дорогу самоубийц…

Не вижу не чую ничего кроме сладких блаженных последних слез моих…

Как в дальнем детстве я упиваюсь слезами обиды…

И вспоминаю: «Блаженны плачущие ибо утешатся…»

И я утешаюсь слезами слепыми и пропастями бездонными фанскими моими…которые ждут манят меня тайной загробья…

А она Анахита Ардвисура пятнадцатилетняя любовь вечная моя рыдает на дороге и безнадежно бежит за мной, а старик Абдураззок Табаррук из рода древних царей бежит за ней старый задыхающийся умирающий и утешает ее…