Мухаммад-Казем Мазинани - Последний падишах

Мы догоняем экскурсионную группу. Все здесь — обычные люди из разных социальных слоев; нестройной толпой мы идем по дворцу, вдыхая и выдыхая воздух, дерзко наполняя легкие остатками монархического духа.

— Братья, если можно, не трогайте руками экспонаты!.. Братья и сестры! Будьте добры, расступитесь, чтобы и другие могли рассмотреть дворец шахского угнетения…

Послушные распоряжениям, мы продолжаем экскурсию, и вот входим в залу, о которой девушка-революционерка говорит, что это — спальня шаха и беспринципной Фарах. Здесь синие ажурные занавески и двуспальная кровать, с шелковым покрывалом и атласными подушечками, на одной из них я замечаю каштанового цвета волоски: следы последней ночи, которую провели в этом дворце враги народа. Мы нелепо столпились и рассматриваем кровать. Воздух все еще полон благоуханием и женственным ароматом той, которая недавно была нашей царицей. Впечатление, что ни у кого нет смелости шагнуть вперед в их супружеское пространство. Только одна женщина средних лет приближается к семейному ложу, и гладит покрывало, и шевелит губами. Что она говорит, никто из нас не понимает; может быть, годы потребуются, для того чтобы нам стала внятна эта простая, но страшная тайна… Чтобы мы поняли, насколько же стыдно вот так совать нос в чужую спальню со всеми ее предметами — от телевизора до забавного телефона возле постели; и насколько обыкновенна эта кровать, имеющая отношение скорее к обычным супружеским делам, чем к легенде о нескончаемом празднике, которым будто бы была жизнь правящей четы.

Отец тянет меня за руку, и мы спускаемся по лестнице. Жесткость его изуродованных пальцев заставляет меня вздрагивать, словно меня цапает какое-то ракообразное существо… Солнце застигает нас врасплох. Цветы и пестрая зелень парка придают дворцу поэтический оттенок, а древние чинары бесплатно раздают всем густую тень.

У павильона возле ворот несет охрану юноша в новенькой отутюженной форме цвета хаки, по виду которой можно предположить, что в рядах революционеров он не так давно. Мы с отцом заглядываем в этот павильон и видим там, в коридоре, еще одного юношу, сидящего за большим столом и что-то делающего с рацией. Неясно, с кем и зачем он связывается по этой рации; тут же к стене прикреплен лист бумаги, на котором размашистым революционным почерком (напоминающим, между прочим, вязь древних указов) начертано: «Штаб революционного отряда по управлению имениями шаха-предателя».

Нас никто не останавливает, и мы, войдя, воровато осматриваемся. Здесь такая обстановка, точно семья въехала в новую квартиру и еще не успела разобрать наваленные как попало вещи. Тут и оружие, и еще одна рация, и папки с делами, и старинные напольные часы, и другие явно дворцовые вещи — в общем, священный хаос.

Все заняты своими делами и на нас не смотрят, мы же с отцом стоим удивленные.

— Уважаемые господа очень быстро уходят отсюда!

Усатый юноша эту фразу оформил грамматически неправильно, но произнес столь решительно, что мы, и правда, почувствовали себя совершенно лишними. Отец, с его наследственной привычкой смотреть на все как бы со строительных лесов, улыбается улыбкой кирпичного цвета:

— Братья, любая помощь с нашей стороны — ее не жалко, мы готовы к служению революции!

Усатый юноша, переводивший стрелки золотых часов с монархического времени на сегодняшнее революционное, теперь взглянул на нас по-человечески и спросил:

— Дорогой папаша, а у вас какая специальность?

Отец, скромно опустив глаза, отвечает:

— Я каменщик. Революционный каменщик!

Улыбка молодого человека быстро прячется под его усами.

— Нет, дорогой папаша, для вас работы у нас нет.

Мы выходим из шахского дворца и прямиком возвращаемся в наш родной город.

Отец так встревожен чем-то, что, кажется, в поезде за всю дорогу не произносит ни слова, и, лишь когда мы прибываем на нашу станцию, восклицает:

— Как быстро!

Мы выходим на платформу, и он набирает полные легкие родного нашего воздуха, а последующие слова аккуратно пригоняет одно к другому, словно кирпич к кирпичу:

— А вообще-то иногда прибыть вовремя — это лучше, чем прибыть заранее!

Это и есть последние его тогдашние слова о нашем путешествии. Для него главная польза от поездки была в том, что он понял: нельзя быть в одно и то же время каменщиком и революционером! Впрочем, об этом он скажет через много лет в одном из писем, отправленных мне с фронта…

Шум за окном палаты настораживает тебя. Ты поворачиваешься: тебе показалось, что птица ударила клювом в стекло. И правда, ты видишь птицу снаружи, на оконном наличнике: странную, мокрую, капающую водой. Она смотрит прямо на тебя, и ты, выпростав руку из-под простыни, приветствуешь ее тем жестом, каким приветствовал народные массы: бессмысленно сейчас и неуместно, это вспугивает ее, и странная птица улетает. Зачем же ты это сделал? Стыдно!

Твой крупный, породистый нос чувствует запах смерти. Похожий на запах старой гнилой земли, немного — на запах сардаба дворца Голестан. Ты помнишь, как вы приехали туда с матерью и как на солнечной террасе собрались мамки с няньками, евнухи, как они стонали и плакали? Там были и дряхлые старухи, и цветущие нетронутые девы — подарок Каджарам от разных областей страны.

И ты помнишь, как блестела от пота верхняя губа одной из этих дев… Каждая капелька пота сияла, словно жемчужинка, как те жемчужины на короне, туфлях, на платье шахини… В тот день, когда… когда…

К самолету подают трап, и ты спускаешься по нему в аэропорту на Багамах. Несколько дней миновало после Ноуруза [54] По иранской традиции Новый год, Ноуруз, празднуется 21 марта и считается весенним праздником. — самого осеннего Нового года в твоей жизни. Самолет, выделенный тебе королем Марокко, привез на Багамы тебя и шахиню, и сопровождающих, и собак, и еще 368 маленьких и больших чемоданов…

Работники аэропорта и пассажиры смотрят на все эти чемоданы с изумлением. Некоторые хотели бы сфотографироваться с тобой и взять автограф, но полиция их не пускает… Итак, Багамы — государство из 700 островов недалеко от Америки, рай для туристов, азартных игроков и наркоторговцев.

Президент государства приветствует тебя, и на его вертолете вы с шахиней переноситесь к вашему новому месту жительства, на островке под названием «Рай». Это крохотная убогая вилла, где, если быть оптимистами, могут разместиться три человека. А ты, шахиня и собаки нуждаетесь, по твоей оценке, в помещениях для четверых; однако сейчас не время привередничать. На какие только жертвы не пришлось пойти, чтобы получить хотя бы эту хижину!

Ваши спутники разместились в гостинице неподалеку, чемоданы свалены На одном из необитаемых дворов, и началась ваша таборная жизнь. Местная служба безопасности окружила виллу и объявила, что покидать остров вам запрещено.