Вячеслав Козачук - ДВОРНЯЖЬЕ СЕРДЦЕ

Только очень опытный кинолог, тщательно изучив экстерьер Мартинсончика, смог бы — конечно, хорошенько покопавшись в раскидистых ветвях его генеалогического дерева — хотя бы приблизительно выявить в родословной голубую кровь. Все остальные же, так называемые обыватели, таких собак, как Мартинсончик (домочадцы сокращенно звали его Мартик), называли высокомерно-презрительно — двор-терьер. Но все же что-то доставшееся от породистых предков у Мартинсончика проглядывалось: длинные висячие уши, густая, можно даже сказать, вьющаяся, шерсть, длинный лохматый хвост. Было в нем одновременно что-то и от длинношерстной таксы, и от йоркширского терьера, и даже от бассет-хаунда.

Несмотря на плебейское происхождение в душе Мартик был интеллигентом. Он никогда не воровал со стола различные вкусности; выпрашивая лакомый кусочек у хозяев, не гавкал и не скулил, как многие, в том числе и очень породистые, медаленосные собаки, а сидел молча, пристально заглядывая в глаза и время от времени негромко постукивая хвостом по полу, как бы напоминая: “Я здесь, я жду”. Среди добродетелей также отмечалось уважительное отношение к хозяйской обуви, которую Мартинсончик не грыз ни при каких обстоятельствах, а последний раз напрудил в квартире в таком раннем щенячьем детстве, что никто об этом уже и не помнил.

Конечно же, есть много собак, которые ведут себя очень примерно, но время от времени у них все-таки прорывается дикое прошлое, и тогда хозяева жалуются: “Не понимаю, что это случилось с моим песиком, всегда был такой умный, воспитанный, а сейчас совершенно неуправляемый!”. О Мартике же никто, даже вечно недовольные, ворчливые соседи, ничего плохого сказать не могли. Если бы у собак был свой рай, то Мартинсончик своим образцово-примерным поведением, несомненно, его заслужил.

Когда Мартику исполнилось два года (говорят, по человеческим меркам, это четырнадцать), и вошел он в юношеский возраст, к нему пришла первая любовь. Его дама сердца — такая же беспородная дворняга, как и он сам — жила под ступенями соседнего подъезда. Еще щенком она попала под машину, которая заезжает во двор, чтобы выгрузить из стоящих возле подъезда контейнеров мусор, и с тех пор на заднюю левую лапку не наступала, из-за чего походка получалась ковыляющая. За это некоторые жильцы называли ее Хромоножкой.

Ухаживал за своей возлюбленной Мартинсончик очень нежно, трепетно и, по утверждениям очевидцев, особенно живущих на первом этаже, даже трогательно. Когда его выпускали гулять, он опрометью мчался к соседнему подъезду и, повизгивая от нетерпения, подпрыгивая сразу на четырех лапах одновременно, вызывал свою пассию на свидание. Она выползала из-под крыльца, лениво потягивалась и только затем снисходила до общения со своим обожателем, небрежно подставляя тому свою морду для облизывания.

Зачастую Мартинсончик приносил Хромоножке всякие безумно вкусные для любой собаки лакомства: косточку из супа с остатками мяса, не обглоданную хозяевами куриную шейку, а иногда, после больших праздников, даже ароматный кусочек ветчины или копченой колбасы. Хромоножка благосклонно принимала подношения и, видимо в знак признательности, позволяла Мартику разбираться со своими блохами, в то время пока она поглощала принесенные деликатесы.

Как-то вечером, когда хозяева по обыкновению выпустили Мартинсончика на традиционный променад, тот радостно примчался к Хромоножке, неся очередное угощение — кроличьи ребрышки, которые ему пожертвовали хозяева. Забежав за крыльцо, он увидел здоровенного нагло-рыжего барбоса, который, игриво помахивая хвостом, заинтересованно обнюхивался с Хромоножкой. Они были настолько заняты, выполняя стандартный набор ритуальных процедур знакомства, предопределенный собачьим этикетом, что не обратили на Мартика никакого внимания. Видимо, запахи оказались привлекательными для обоих, так как, закончив обнюхивание, парочка неспешно потрусила в соседний двор. Наблюдая это действо, Мартинсончик от растерянности даже выронил принесенный презент.

Увиденное так потрясло Мартика, что он изменился даже внешне: ссутулился, походка стала шаркающая, как у пожилого, больного ревматизмом грузчика, нелепо, сам по себе болтался хвост, даже уши не попадали в такт шагам. Домой возвращался уже не беззаботно-веселый юнец, каким был Мартинсончик еще полчаса назад, а старый, умудренно-утомленный жизнью пес.

Придя домой, Мартик вопреки обыкновению не побежал сразу же к своей миске, чтобы подкрепиться после прогулки по свежему воздуху, а забился в угол на свой матрасик, с которого несколько дней почти не вставал, только изредка подходил к миске лакать воду и, понуро опустив голову, возвращался на свою лежанку.

Хозяева не сразу обратили внимания на перемены в его поведении, но спустя какое-то время забеспокоились, стали щупать его горячий и сухой нос, предлагать всякие лакомства и даже повезли к ветеринару. Тот осмотрел Мартика, пожал плечами и, пробурчав что-то о беспечных хозяевах, которые непонятно для чего заводят в доме животных, выписал витамины.

Однако и лекарства не помогали. Мартинсончик похудел, глаза потеряли радостно-возбужденный блеск, шерсть свалялась и стала похожа на промасленную паклю. Он перестал радостным повизгиванием встречать хозяев, когда они возвращались после работы домой, не рвался, как раньше, гулять на улицу, его даже приходилось выносить на руках, чтобы он сделал хотя бы несколько шагов по травке, а заодно и кое-какие свои дела.

Шло время, Мартику понемногу становись лучше. В одну из таких, если можно так выразиться, прогулок Мартинсончик нашел в траве под любимым деревом вывалившегося из гнезда птенца. Очень осторожно, бережно взяв его зубами, он принес птенца домой и сразу пристроил около своей мисочки. Однако птенчик был еще слишком мал, и то, что было приемлемо для собаки, ему явно не подходило.

На ночь, предварительно вылизав птенца, Мартинсончик устроил его рядом с собой. Ночь прошла довольно беспокойно. Птенец попискивал, Мартик грустно и протяжно вздыхал, беспокойно ворочаясь, но к утру случилось то, что и должно было произойти: птенец сдох. Мартинсончик долго не мог поверить в это. Он суетился вокруг мертвого птенчика, тыкал, подталкивая, его носом, словно пытался разбудить, беспокойно повизгивал и, несмотря на уговоры хозяев, никак не хотел отдавать неподвижное тельце.

Потеря очередного объекта заботы тяжело ударила по Мартинсончику. Целыми днями, как сомнамбула, он слонялся по квартире, потеряв всякий интерес и к играм, и к пище, никак не реагируя на заигрывания обеспокоенных в очередной раз хозяев.

Прошло несколько дней. Мартинсончик очень тяжело, в темпе andantino выходил из депрессивного состояния, но в молодости, как известно, все заживает гораздо быстрее и легче. Спустя какое-то время хозяевам уже не приходилось его выносить во двор для традиционного моциона, а, как и прежде, его просто выпускали из квартиры. Из очередной прогулки Мартик принес домой котенка.