Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра

Некоторое время они гребли молча, потом он добавил:

- Увлекательная проблема, правда? Надо обязательно изловить и окольцевать этого гуся, чтобы его можно было потом опознать снова. Тогда удастся, пожалуй, установить, что он сделает.

— Изловить? — впервые за это время заговорила Кэнайна. — Но как?

— Это не так уж трудно. В самый разгар лета у гусей линька, и тогда они не могут летать.

Было около полудня, когда они вновь пристали к берегу и вытащили каноэ на песок.

— Когда я в последний раз приглашал вас позавтракать, вы весьма решительно отказались, — сказал Рори.

— Попытайтесь еще раз.

— Мисс Биверскин, - начал он, - с тех пор, как вы позавтракали, прошло почти десять часов. Не могу ли я пригласить вас пообедать со мной?

— Это было бы для меня честью и удовольствием,мистер Макдональд. Только, пожалуйста, без мартини. От него я совсем теряю голову.

Рори взглянул на нее с полуулыбкой:

— Бьюсь об заклад, что вы особенно хороши, когда теряете голову.

Взяв топор, он пошел в лес за дровами. Когда он вернулся, Кэнайна уже расстелила на земле одеяло и разложила на нем провизию. Она сняла мокасины и закатала брюки выше колен.

— Приятно сунуть босые ноги в песок, — объявила она.

— На вид тоже приятно. Я имею в виду ваши босые ноги. А выше они тоже такие красивые?

— Это секрет. Если бы я знала, что вы будете проявлять такое любопытство, я надела бы длинное белье. Вы слыхали когда-нибудь о Роберте Геррике?

— Это поэт, английский поэт.

— Да. Кроме того, он был священником и был лишен сана за то, что предпочитал писать стихи про девичьи ножки, а не читать проповеди.

— К такому проповеднику я отношусь с величайшим почтением. Ну, и что же он сказал о девичьих ножках?

— Попробую вспомнить, - Кэнайна уставилась в песок. — Что-то вроде этого: "В сапожках низких поспешает рьяно отважная охотница Диана и..." Да,помню, помню: "... и для очей нескромных труд не тяжек узреть изгиб ее прелестных ляжек".

Рори засмеялся. Он снова взглянул на мягкие линии скрытых брюками стройных ног.

— Изгиб прелестных ляжек, — повторил он. — Великолепно сказано. Вы понравились бы моей матери, она тоже обожает английских поэтов и часто цитирует их. Как это вы помните такую муру?

— Когда я училась в школе, чтение было моим единственным занятием, кроме уроков. Ваши люди позаботились об этом. Я, знаете, была, что называется, не слишком популярна в обществе.

"Зачем она вечно возвращается к этому?" Рори стал колоть дрова. Она и впрямь очень похожа на его мать.

Он развел костер. Кэнайна вошла по колено в воду - там вода была, кажется, уже незамутненная — и зачерпнула в котелок воды. Наискось над костром Рори вогнал в землю кол и подвесил котелок. Потом они уселись на край одеяла и принялись за еду, приготовленную Джоан Рамзей.

Костер потрескивал, время от времени Рори подбрасывал в него дрова. Озеро Кишамускек сверкало синевой, а там, где бродяга ветер, налетая порывами, теребил водную гладь, виднелись серые пятна ряби. Рори вновь вспомнилась пастьба на Гусином острове, синее море вокруг и потрескивающий торфяной костер; вроде бы похоже, только вот между Кэнайной и Пегги Макнил мало было сходства. Украдкой он следил за Кэнайной. Доведется ли ему когда-нибудь в жизни встретить такое странное, противоречивое и сложное существо? Она была одним из культурнейших людей, которых он когда-либо встречал или встретит, но в окружении такого первобытного бескультурья, которое он опять-таки едва ли еще когда-нибудь и где-нибудь увидит.

Вода в котелке закипела. Кэнайна сняла котелок с огня, всыпала чай и поставила рядом с костром. Минуту спустя стала разливать чай по кружкам.

— С молоком и сахаром? — спросила она его.

— Да, с молоком и сахаром.

Принялись за чай. Кэнайна сидела, прижав колени к груди, ее гладкие смуглые ноги дразнили Рори, который откровенно уставился на нее, не зная, что делать дальше. Она рассматривала пальцы своих ног, по-детски вороша ими песок, потом медленно повернула к нему лицо и улыбнулась.

— Что вы никак не можете успокоиться? Бросьте размышлять обо мне, — сказала она ему. - Наслаждайтесь пикником. Снимите свои башмаки — так приятно, когда песок под ногами.

Он начал расшнуровывать высокие ботинки, то и дело оглядываясь на нее. Сняв ботинки и носки, сунул ноги в теплый песок.

— Неужели вам нравится здешнее житье — в хибарке, где нет ни постели, ни ванны? — спросил он.

— Нет. Но я заставлю себя полюбить его.

Ага, подумал он, бесспорно, это намек. Если она настаивает на том, чтобы вести животное существование, он может играть и в эту игру.

Протянув к ней пальцы, он взял запястье одной из ее рук, обвивавших колени, и нежно потянул к себе. Неожиданно у нее появилось испуганное, удивленное выражение. Понемногу он привлек ее к себе, ощутил упругую округлость груди. Потом, продолжая сидеть, опрокинул навзничь на одеяло, крепко прижав ее плечи к земле обеими руками. Ее длинные волосы спутанной массой рассыпались по одеялу, темной, точеной рамой оттеняя смуглую, экзотическую прелесть лица. Глаза ее, по-восточному слегка суживающиеся к вискам, были полузакрыты.

- Ты самая красивая девушка из всех, что я видел, - сказал он с нежностью. - Я говорил так другим, но сейчас впервые говорю чистую правду.

Он быстро склонился к ней и поцеловал. Теперь она совсем закрыла глаза. Губы ее слегка приоткрылись и крепко прижались к его губам. Потом он растянулся на одеяле рядом с ней и притянул к себе ее стройное тело. Она отпрянула, сопротивляясь, но это продолжалось всего несколько секунд, потом она обмякла и прильнула к нему. Несколько минут лежали так, и он чувствовал лишь мягкую, хрупкую тяжесть ее тела и быстрое стаккато ее дыхания.

Он медленно просунул руку ей под свитер — пусть сопротивляется, если захочет.

Она схватила его запястье и тесно прижалась плечом к его плечу, чтобы задержать его руку. Он застыл в ожидании. Потом она вновь обмякла и, безмолвная, лежала рядом с ним, не сопротивляясь и все еще не открывая глаз. Его рука вновь начала пробираться вверх. Теперь она отпустила запястье, медленно отодвинулась от его плеча, и рука Рори могла двигаться беспрепятственно.

В этот момент Рори понял, что стоит еще совсем немного нажать, и он может овладеть ею. Вся способность к сопротивлению, которая была у нее, теперь ослабла. И в тот же самый момент он понял, что довольно.

Тому, что он испытал в следующий миг, он так никогда и не нашел удовлетворительного объяснения. Было не физическое бессилие, ибо чресла его пылали огнем желания; нельзя было объяснить это и каким-то психологическим торможением, хотя в таком истолковании он улавливал некое смутное правдоподобие. Мелькнуло мимолетное воспоминание о матери и сознание того, что обе по умственному развитию и образованию стоят неизмеримо выше того жалкого и косного окружения, в котором принуждены жить. Он знал только одно: Кэнайна готова отдаться ему, и сам он жаждет ее, как ни одну девушку прежде, но странная то ли сила, то ли слабость — он сам не мог сказать что - сдерживала его. Непонятно почему все получалось иначе, чем он замышлял.