Кэти Летт - Мальчик, который упал на Землю

Но, увы, очень скоро из седла меня вышибло. Всего лишь на втором свидании. Не успела я смешать Октавиану джин-тоник – любимый напиток полознати, – заманить его на диван и почувствовать, как его член твердеет у меня под пальцами, как задняя дверь сделала «дыщ» нараспашку. Мерлин никогда не входил в комнату. Он в нее врывался.

– Я думала, ты сегодня у бабушки, – пролепетала я, запахиваясь в кимоно поплотнее. – Э-э... м-м... это мой... друг, Октавиан.

Я не представила Мерлина в надежде, что тот, хорошенько обученный светским манерам, испарится, но мой воспитанный сын подал руку и произнес официальным тоном:

– Как ваша личная жизнь? Я – Мерлин, неуемный сын Люси.

– У тебя есть сын? – Октавиан произвел быстрый арифметический подсчет.

– Невеста была юна, – объяснила я с поддельной легкостью, поднимаясь на ноги.

– Впрямь ли я твой сын? – Всклокоченные волосы Мерлина клубились кучевыми облаками. – Поразительно, правда? Это ошеломительно, что я твой сын. Кто нас представил? Как мы встретились? На вечеринке? Где-то в девяностых, верно?

– Дорогой, может, пойдешь к бабушке? – поторопила я.

– Я забыл «Хансард» [45] «Hansard» – официальный отчет о заседаниях парламента Соединенного Королевства. Выходит отдельными томами для палаты общин и палаты лордов, содержит стенографическую запись всех выступлений, вопросов, ответов и заявлений. Название получил по имени Люка Хансарда (1752–1828), английского печатника, впервые начавшего издавать отчет на бумаге в 1774 г. , – ответил Мерлин, не догадываясь о тонкостях и умолчаниях обычных человеческих разговоров, и радостно продолжил: – Мне одиннадцать, но маме хочется, чтобы я делал вид, что мне меньше. Она приглушает свет, чтобы вы не догадались, насколько она пожилая.

– Я планировала сообщить тебе, что нахожусь в самом расцвете маразма, – от всей души спаясничала я, чтобы прикрыть чудовищное смущение.

Если честно, я желала оказаться где угодно на этой планете, включая военную базу Гуантанамо [46] Военная база Гуантанамо – американская морская военная база в заливе Гуантанамо (Куба). С 2002 г. на ее территории располагается тюрьма для военных преступников. . Я прижала Мерлина к себе и просверлила в нем дырку свирепым взглядом, надеясь, что он поймет язык моего тела и заткнется, блин.

– Ой, смотри, Мерлин, – провела я пальцами по его лицу, – у тебя усы растут!

Мой сын произвел внимательный, объективный осмотр.

– У тебя тоже, – констатировал он с ответственностью естествоиспытателя.

Кажется, у меня на щеках можно было жарить картофельную соломку.

– Я тебе мильон раз говорила, не преувеличивай, – игриво укорила я его в полном отчаянии.

Мой сын еще раз изучил меня с пристальным вниманием.

– Я не преувеличиваю. Смотри сама, сколько у тебя их над верхней губой. Миллионы. И на подбородке есть пара штук.

– И отчего я не последовала зову природы и не съела своего отпрыска? – Я рассмеялась чуточку громче, чем нужно. Легкий возрастной разрыв между мной и Октавианом внезапно превратился в пропасть Большого Каньона.

– А вы, вероятно, тот самый человек, с кем у нее ничего общего и у которого сексуальный напор, – продолжил Мерлин, не обращая внимания на мои душевные муки. – Хотя я не очень понимаю, что это означает... Вы сексуально напираете на мою маму?

У меня джин-тоник носом пошел.

– А кем ты, Мерлин... – Октавиан включил взращенную в частной школе учтивость и попытался как-то вырулить разговор в более безопасные воды. – Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Мой одиннадцатилетний сын взглянул на моего чичисбея со всей серьезностью.

– А что? Хотите совета? – спросил он без всякой иронии. И ответил в полном соответствии с логикой: – Честно говоря, когда вырасту, я хочу стать высоким.

Воздух слишком сгустился, слишком раскалился и слишком уплотнился – как суп. Я настойчиво поцеловала Мерлина:

– Ну, беги давай! Бабушка будет волноваться...

– Господи, мам!..

Меня скрутило от страха. Все мои волосяные луковицы до единой защипало в предощущении катастрофы.

– Д-да? – прошептала я в точности так, как обычно кричат «Не-ет!».

– У тебя изо рта сейчас пахнет гораздо лучше. Когда ты еще утром не встала с постели, оттуда пахнет какашками.

Мерлина удалось все же выставить за дверь, и мой Адонис в джодпурах приступил к эротическим радениям с энтузиазмом большой панды в Лондонском зоопарке, которую вынудили исполнять долг из-под палки.

После этого он сымитировал некий звонок по конно-спортивным делам, который потребовал его немедленного отбытия, а я накинула на себя кое-какую одежду, напялила солнечные очки, хотя солнце давным-давно село, и протопала полтора квартала до маминого дома.

В полумраке прихожей я разгребла место на лестнице, заваленной книгами, усадила Мерлина и попыталась объяснить, почему говорить правду – не всегда лучшее решение.

Он нацелил на меня голубой лазер глаз.

– Ты хочешь, чтобы я врал?

– Ну да. Иногда. Например, если я спрашиваю у тебя, не слишком ли большой у меня зад в этих штанах, мне будет больно, если ты скажешь «да».

– Но у тебя правда зад слишком большой для этих штанов.

– Мерлин! Дело не в этом...

Мысль ушла своим ходом: я встала и вывернула шею, разглядывая свой зад в зеркало.

– Ты правда считаешь, что в этих штанах у меня слишком большой зад? По-моему, просто немножко пухлый, а? Эх, – вздохнула я от раздражения – и на себя, и на него – и опять плюхнулась на лестницу. – Слушай, просто некоторые вещи некрасиво произносить вслух. Ну вот, например, никогда нельзя говорить женщине такого, что хоть как-то намекает, будто ты думаешь, что она беременна, – если только у нее воды не отходят у тебя на глазах и она не лежит на родильном столе ногами кверху.

– Почему?

– Почему? Потому что она, скорее всего, просто толстая. Пойми уже наконец!

Я оборвала разговор, изо всех сил стараясь прибрать с лица гримасу бешенства.

Мерлин покачал головой.

Я смотрела на своего чудаковатого сына с тоскливым разочарованием. Как всегда, я мечтала о письменной инструкции по обращению с ним.

– Мерлин, ты можешь хотя бы иногда вести себя, как нормальный человек? А? Ради меня. Улыбаться время от времени, а не скалиться. И не вываливать информацию, когда тебя не просят. Лучше спрашивай людей о них самих . – От раздражения я заговорила громче. – Можешь пообещать, что хотя бы попробуешь?

Мерлин глядел на меня огромными печальными глазами собаки, которая не понимает, за что хозяин ее лупит. Вот и я больше йогой не занимаюсь: при стойках давлюсь рыданиями.

Мама с сестрой ждали меня в кухне, со стаканом «дамского лекарства», по маминому определению.