Даниель Жиллес - Под сенью благодати

— Ну и хорошо, что этому долгому ожиданию скоро придет конец, — со вздохом произнес господин Эбрар и повернулся к Жоржу. — А в какого рода учебное заведение вы намерены теперь поступить? Представьте себе, что Бруно до сих пор не решил! Мне это кажется невероятным. В пятнадцать лет я уже знал, что хочу стать блестящим представителем делового мира. И не хвастаясь…

Они поговорили о преимуществах различных профессий. Господин Эбрар посоветовал своему молодому гостю стать офицером.

— Когда принадлежишь к такой семье, как ваша, мой юный друг, — сказал он, — это самый правильный путь.

Разговор не интересовал Бруно, и он принялся воспроизводить в памяти события последних дней. Несмотря на волнения, а иногда и страх перед экзаменами, он прожил эти дни в общем как в тумане или во сне. Его поддерживала внутренняя уверенность (в этом было что-то ребяческое), но она была сильнее всех сомнений и голоса рассудка, что если он успешно сдаст экзамены, то увидит Сильвию, их любовь восторжествует над всеми преградами и все в конце концов образуется. Надо сказать, что после той ночи, которую они провели вместе, он не получал никаких вестей от Сильвии, и это длительное молчание беспокоило его все больше и больше, но он утешал себя, повторяя, что их любовь только окрепнет от этого испытания.

Лишь только два друга вышли на улицу и оказались одни, как Жорж, крепившийся при родителях Бруно, вновь впал в уныние. Он был уверен, что провалился на экзаменах, и с тех пор, как они начались, беспрестанно вспоминал о тех вопросах, на которых споткнулся. Раз в десятый, наверное, он спрашивал Бруно, правильный ли он дал ответ на тот или иной вопрос и засчитают ли ему хотя бы половину очков за ответ, в котором он забыл дать третье решение. Бруно успокаивал его как мог; он лгал, хитрил и из жалости умалчивал о своей уверенности в том, что сам-то он сдал экзамены. Ему хотелось поговорить о другом, он несколько раз пытался перевести разговор на свою дорогую Сильвию, но безуспешно. За все утро Жорж ни разу не вспомнил о ней, как, впрочем, и об их проекте поехать на лето в Улгейт, хотя в свое время он с восторгом отнесся к этому предложению, и Бруно начинал побаиваться, что их великолепный план находится под угрозой, если не похоронен вообще.

Во дворе лицея уже собралось немало юношей, которым не терпелось поскорее узнать результаты экзаменов, но списков еще не вывесили. Вместо того, чтобы стоять и нервничать, Бруно предложил пойти в гараж на улицу Рубэ посмотреть последние модели мотоциклов. Желая поразить Жоржа, он ничего не сказал ему, а сначала дал досыта налюбоваться ярко-синим скутером, выставленным в витрине.

— Что ты о нем думаешь? — спросил он. — Не дурен, а? Итальянского производства и, говорят, лучший в своем роде. Я тебе еще не сказал, что папа обещал подарить мне скутер, если я выдержу экзамены. Хочешь, пойдем и посмотрим его вблизи? В этих моторах ты разбираешься лучше меня, и мне б хотелось узнать твое мнение.

Жорж, который действительно больше интересовался машинами, чем тригонометрией, вступил в длительные объяснения с хозяином гаража. Он осматривал скутер, как торговец лошадьми молодую кобылу. Взявшись за ручки, весь превратившись в слух, он нажимал на газ, заставляя мотор гудеть и трещать, словно это было необходимо для установления правильного диагноза. Он одобрительно кивнул, когда из выхлопной трубы с шумом вылетело несколько маленьких белых облачков. Видно было, что ему очень хочется прокатиться на скутере, и Бруно решил доставить ему это удовольствие. Жорж не заставил себя дважды просить и сел за руль, а Бруно устроился на заднем сиденье.

Выбирая самые оживленные улицы, они совершили большую прогулку по городу. Трижды проехали они по Национальной и Парижской улицам. Жорж оглушительно сигналил и, если оборачивалась какая-нибудь молодая женщина, горделиво помахивал ей рукой. Он забыл о всех своих горестях, улыбался и то и дело оборачивался к приятелю, чтобы сообщить ему о том, как «берет» скутер и какие у него сильные тормоза, хотя слова его тонули в шуме мотора. Ветер бил в лицо Бруно, в голове гудело — он словно опьянел. Он думал о том, с каким удовольствием поведет «веспу», когда за его спиной будет сидеть амазонка Сильвия и будет обнимать его, чтобы не упасть.

— Жорж, — крикнул он через плечо товарищу, — мы возьмем скутер с собой в Улгейт. Он будет принадлежать нам обоим. Мы совершим множество прогулок, вот будет здорово!

Жорж утвердительно кивнул, и Бруно, сразу успокоившись, сделал из этого вывод, что их планы на лето не изменились. На улице Федэрб они встретили Кристиана, которого Жорж приветствовал небрежным взмахом руки, затем они, к великому своему сожалению, вынуждены были вернуться в гараж. Бруно решил пойти в лицей, но на этот раз Жорж отказался его сопровождать. Они договорились встретиться на террасе кафе на площади Республики.

Во дворе лицея было теперь гораздо больше народа, чем когда они зашли туда в первый раз, сразу после обеда. Бруно стал протискиваться между группами учеников, как вдруг увидел светло-синюю куртку Циклопа, направлявшегося к нему. Учитель, казалось, забыл об их ссоре, радостно бросился к нему и обнял. Бруно без особого восторга дал себя обнять; в нос ему ударил запах гнилой пробки, исходивший от Куртки Грюнделя, — запах, которым был пропитан весь коллеж.

— Дружище, — воскликнул Циклоп, — ты сдал и к тому же получил диплом с отличием! О, как я рад! Я боялся, что из-за своих сердечных дел ты запустил подготовку к экзаменам. Но нет, ты, оказывается, сумел взять себя в руки! Молодец! У тебя твердая воля, а она-то и формирует человека.

Бруно почувствовал острый прилив радости и одновременно гордости. «Значит, в самом деле, — подумал он, — если я чего-то очень захочу, то могу добиться».

— А Жорж? — спросил он. — Он сдал?

— Жорж? Конечно, провалился! Зачем такому кретину диплом? Он ему совсем не нужен; этот парень сумеет устроиться в жизни. Знаешь, что он тут выкинул? Чтобы раздобыть карманные деньги, он продал миниатюру, принадлежавшую его отцу.

Они вместе дошли до площади Республики. За это время Грюндель ни разу не упомянул имени Сильвии. С притворным безразличием он объявил Бруно, что его, Грюнделя, «исключили из коллежа» в результате интриг настоятеля и отца Грасьена.

— Что ты хочешь, мой дорогой, — заметил он, — эти люди не переваривают независимых суждений.

И он тут же перевел разговор на тему о планах на лето: он уже снял рыбацкий домик в Бретани, где собирался «насладиться любовью с какой-нибудь смазливой девчонкой». Он рассказал также, что отец Косма вернулся недавно с повинной в «Сен-Мор».

— Тошно смотреть, как он пресмыкается и замаливает грехи. Да, печальное это зрелище — водворение заблудшей овцы в овчарню. Не говоря уже о наших дорогих братьях, прикрывающих постными, умильными рожами свое злорадство. И представь себе, это опять-таки дело рук отца Грасьена.