Игорь Афанасьев - PHANTOM@LOVE.COM (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Казерский слегка застонал и пошевелил руками. Давид указал на него пальцем и закончил свою речь привычным менторским тоном:

— Это только одно из проявлений отрицательных энергий, которые так и не дают донести до людей Информацию… Эти энергии могут приобретать любые физические формы: диктаторов, депутатов, министров и других сановных дураков — всех, кто уверен, что является истиной в конечной инстанции. Хотите стать одним из них?

— А у вас рассматривается и такой вариант? — удивленно переспросил Фил. — Я думал, что вы все уже давно решили за меня!

— Розенкрейцеры никогда не диктуют решений. — Давид наклонился и подобрал с пола шнур питания. — Они подсказывают их. Хотя, не все имеющие уши способны их услышать. — Коротышка медленно поклонился в сторону Филимона и сурово указал кривым пальцем на глухую стену. — Ну, а теперь — финальный номер, шевалье…

С этими словами он невозмутимо воткнул шнур в розетку. Едкий дым вновь заполнил комнату, и Филимон бросился к агрегату, чтобы вышвырнуть дымящийся монитор просто в окно. Он споткнулся о лежащего на полу Казерского и, чертыхаясь, выволок его на лестничную площадку. Когда же он вновь вбежал в квартиру, то к своему изумлению не обнаружил там и следов дыма, как, впрочем, и следов Давида.

Неожиданная мысль осенила Филимона. Он вывернул коробку с хозяйственными принадлежностями на пол, нашел свой заветный диск и, не раздумывая, вставил его в дисковод. Как ни странно, компьютер заработал, как будто и не горел ярким пламенем за секунду до этого. Филимон быстро отыскал нужные строки и медленно прочитал вслух:

«Дайте мне письма! — сжал губы Филипп. — Это же подло — отнимать у меня единственное, что от нее осталось!»

Филимон подумал несколько секунд, а затем быстро дописал несколько строк.

«— К сожалению, — рука капитана легла на страницу, — все материалы по этому делу помещены в особо секретный отдел, и ознакомиться с ними может только сотрудник Комитета Государственной Безопасности. Вот у тебя и есть прекрасная возможность — вместо дурацкого отъезда в Америку, заняться вместе с нами этим делом.

Филипп медленно, по слогам, произнес, глядя в камеру:

— Не все в этом мире дано решать вам!

— Ошибаешься, парень! — голос капитана Казерского прозвучал резко и громко. — Смотри на мир под углом реальности!

— Смотрю, — прищурился Филипп, — и именно под этим углом вижу, что камера снимает только меня! Вас нет в кадре. А это означает, что вас просто нет! Вас не существует ни сейчас, ни в будущем! Камера снимает дурака, шута горохового, упрямого болвана, который когда-нибудь, все равно, прочитает письма, котрые вы у нас украли! Но вы об этом никогда не узнаете, потому, что камера снимает только меня».

Дописав эти слова, Филимон встал и крадучись подошел к входной двери: на лестничной площадке, где всего несколько минут назад лежал некто Казерский, никого не было.

Филимон вернулся к компьютеру, «зазиповал» роман в папку и попытался представить себе лицо Филиппа в тот миг, когда он получит долгожданное послание. В том, что это случится, Фил не сомневался ни секунды, — он знал, что это обязательно произойдет. Он не стал указывать имени получателя, а только набрал адрес: phantom@love.com.

Фил нажал на кнопку «Send» и тут же услышал шаги на лестничной площадке. Через минуту он уже держал в объятиях совершенно обалдевшую от неожиданности Анжелку. Руки жены обвились вокруг его шеи, и он только успел шепнуть ей:

— Я тебя люблю.

— Я знаю, — шепнула она Филу в ответ.

Елена Николаевна была в поселке человеком пришлым. Как и когда она появилась в железнодорожной бригаде — никто не помнил, но когда она увела начальника электростанции Бориса Петровича от законной жены, поселок долго не мог простить ей наглого вторжения в жизнь счастливой семьи. Но время взяло свое: Лена была бабой справной, шустрой, умела всегда вставить умное слово в разговоре, а на работе и вовсе горела огнем. Ни у одной сцепщицы вагонов не получалось так лихо скручивать в бесконечные стада товарняки и пассажирские, которые приходили на сортировочную из всех концов необъятной России. Борис души не чаял в новой жене, хотя и прежней семье старался помочь: дочерей одевал- обувал, слал подарки на праздники, завозил дрова и продукты коробками. Ленка тоже старалась привечать девчушек, что не прошло мимо зоркого глаза поселка. Тем более что по слухам, родные дети Ленки принесли ей много горя. Дочка с молодости связалась с ворами и пьяницами, а сын не захотел оставаться с матерью после развода и удрал вместе с жидом- родителем за океан, к сладкой жизни. Ленку, как бы, даже стали жалеть и постепенно приняли в круг своих, поселковых. Тем более что первая жена Бориса уехала с детьми во Владивосток, и о ней, как бы, стали даже забывать. Когда же, лет через десять, взрослые дочери Бориса не позвали отца на свои свадьбы, то тут уже поселок осудил их полной мерой.

В этот день Елена Николаевна справляла день рождения. Сколько ей было на самом деле, она не говорила никогда и никому, хотя толковали, что она старше Бориса, а тому уже было за семьдесят. Гостей ждали и готовились по полной программе: хозяин разливал по красивым бутылкам настоянный на орехах и травках самогон, хозяйка гремела сковородками и кастрюлями, и запахи всяких вкусностей будоражили собаку Белку и всех окружающих котов.

Поставив последний чугунок с картошкой в печку, Елена Николаевна принялась принаряжаться в выходное платье. Платье было удивительное, с белой шалью на плечах, она купила его во Владивостоке, по случаю, много лет назад и надевала только по самым торжественным дням. Выглядела она в этом наряде истинно по-барски, и народ толковал, что и вправду не «из простых» Елена Николаевна.

Приодевшись, она вышла на улицу, где Борис уже заканчивал натягивать брезентовый тент над длинными деревянными столами.

Елена Николаевна шагнула с крыльца на протоптанную годами тропинку и двинулась к погребу, чтобы закрыть распахнутый настежь люк подземного бункера.

В тот же миг ей показалось, что дорожка слишком мягкая и по ней совершенно невозможно идти. Впереди на дорожке появился смешной карапуз в длинной, до пят, белой рубашке. Елена Николаевна сделала призывный жест рукой:

— Филя, Филька, иди ко мне.

Собственно говоря, Филька выглядел сегодня странно, но времени на обдумывание у него не было — мама звала к себе! Карапуз сделал шажок-другой и побежал, быстро перебирая пухлыми ножками. Оставалось преодолеть какие-то жалкие сантиметры, но в этот миг поляна взбрыкнулась и мягко въехала Елене Николаевне прямо в лицо. Она ничуть не испугалась, а медленно первернулась на спину и увидела случайную ягоду земляники, склонившуюся прямо к ее глазам. Еще она увидела Филькино лицо: на месте любимых зеленовато-коричневых глаз зияла огромная черная дыра.