Теа Обрехт - Жена тигра

Мой дед все понимал, но никому об этом не рассказывал. Ему хотелось сохранить такую тайну только для себя. Теперь, когда Лука исчез из деревни, у него уже не было причин держаться в стороне от его дома. Однажды дед увидел, как жена тигра возвращается домой из бакалейной лавки с тяжелыми сумками, полными банок с джемом и пакетов с сухофруктами, набрался смелости, подошел, заглянул ей в лицо и уверенно улыбнулся. Затем он ласково погладил себя по животу, чтобы она поняла его одобрительное отношение к ее нынешнему состоянию. Дед, правда, не был уверен, так ли она его поймет. Может, решит, что ему тоже нравится тот или иной сорт варенья, или подумает, что ему безразлично, есть ли у нее внутри ребенок и чей он. Она, впрочем, тоже сразу ему улыбнулась, едва заметив, что он идет к ней через площадь. Честно говоря, это был первый человек за несколько недель, который просто ласково на нее посмотрел. Когда дед подошел к ней, она вынула из сумки четыре банки, положила их на его согнутые руки, и они медленно пошли через пастбище, мимо опустевшей коптильни и ворот, противно поскрипывавших на холодном зимнем ветру.

В церкви, зажигая свечи, сплетничали женщины.

— Ох и натерпится она с этим ребенком! Да еще коли вместо мужа у нее тигр! У меня прямо мурашки по всему телу, как я об этом подумаю. Вообще-то надо бы ее отсюда прогнать, иначе она в следующий раз наших детей своему тигру скормит.

— По-моему, она безобидная.

— Безобидная, как же! Ты у бедного Луки спросила бы, какая она безобидная! Уж он-то тебе ответил бы! Если бы смог.

— Не сомневаюсь, у нее тоже нашлось бы что в свою защиту сказать. Лука-то ведь, небось, был не агнец Божий. Вот только говорить-то она и не может. Господи, я ведь, пожалуй, и рада, что она его прикончила, если только это действительно так. Он ведь ей сколько раз мясо с костей спускал, Лука-то. Теперь, надеюсь, и он получил по заслугам. Может, она все-таки скормила его своему тигру? Я бы так и сделала — медленно, спокойно, сперва ноги, потом все остальное.

— Да-да! Именно так мне и рассказывали! Говорили, будто она прямо там, в коптильне, его и разделала, а потом и праздничный обед своему тигру устроила — собственного мужа ему кусок за куском скормила.

— Тем лучше!

— Да ты что? Неужто не понимаешь, почему глухонемая так поступила? Она ведь не ради себя с постылым мужем разделалась, а чтобы детеныша своего защитить.

— С чего это ты взяла?

— А с того, что в брюхе у нее тигриный детеныш! Вот ты представь, каково было бы Луке увидеть — да еще при его-то нраве, — какой младенец у его жены из чрева выходит. Да он бы ее попросту тут же на месте и убил, точно тебе говорю. А может, и что похуже с ней сделал.

— Что значит «похуже»?

— Поступил бы по-волчьи.

— Это как же?

— Неужели не знаешь? Волк всегда убивает чужих детенышей, если их отец без разрешения к его стае пристроился, а иногда и волчицу, которая этих волчат выносила. Неужто не знала?

— Нет.

— Так знай! Вот потому-то она Луку и прикончила, ясно тебе? Чтобы он не обезумел, как волк, и не убил ее дьявольское отродье, когда оно на свет появится.

— Что ж, теперь понятно. Значит, она его убила, чтобы место для своего тигра освободить? Но знаешь, пусть оно и так, а Лука все равно поганец и ублюдок, что ты мне ни говори! Но вот что интересно: как он выглядит-то, такой ребенок?

— Вот уж не знаю и знать не хочу! Очень надеюсь, что ее все-таки отсюда прогонят! Ни разу в жизни я дьявола даже мельком не видела — за полсотни лет ни разу! Ни малейшего желания глядеть на него у меня нет. Надеюсь только, у нее хватит ума держать своего младенца при себе, в доме, а не вытаскивать на улицу. Не желаю, чтобы мои дети на него смотрели!

— А я на это одно скажу: я не Вера. И никогда своим детям с дьявольским отродьем играть не позволю!

Мама Вера подкараулила моего деда, когда тот возвращался из дома мясника. Она стояла на крыльце и смотрела, как он в сумерках, срезая угол, идет через поле. Дед увидел ее и сразу повесил голову, ожидая упреков. Но к его удивлению, Мама Вера ничего ему не сказала, только быстро осмотрела с ног до головы и затащила в дом. Выслушав возмущенный рассказ внука о тех сплетнях, которые распускают деревенские кумушки о глухонемой девушке, а также припомнив, что они говорят и о ней самой, она собрала полную корзину всякой еды — пирожки, варенье, маринованные овощи — положила туда немного одежды, прибавила к этому пучок розмарина и велела моему деду отнести все это жене тигра. Мама Вера отправила его туда в тот же вечер, на глазах у всей деревни, да еще и крикнула ему вслед, стоя в дверях, чтоб поторапливался.

Мой дед, любезно улыбаясь каждому встречному и прижимая к бедру корзину, топал себе по заснеженной тропинке и примерно на полпути услышал, как у него за спиной Мама Вера крикнула односельчанам:

— Ну, дурачье, чего глаза-то пялите?

Целый месяц мой дед таскал жене тигра всякую всячину — еду, одеяла. Зима, неподвижная и бесчувственная, сковала, казалось, весь мир и навсегда устроилась на окрестных холмах. Все это время мой дед заботился о жене тигра: носил ей воду, рубил дрова и даже снял с ее головы мерку для нового чепчика, который вязала ей Мама Вера. Старая женщина точно бросала вызов жителям деревни, прилюдно собирая в поход через пастбище своего внука и нарочно поджидая его на крыльце, чтобы каждый мог видеть ее, завернутую в несколько одеял, с посиневшими от холода руками. Сама она через пастбище никогда не ходила и с женой тигра не виделась, но частенько посылала ей то наполовину связанный чепчик — примерить, — то клубок желтой или черной пряжи. Мой дед бережно нес вязанье, напоминающее птичье гнездо, поднимался с ним на крыльцо, отводил спицы в сторону, осторожно засовывал блестящие волосы девушки под незаконченный чепчик, а потом оглядывался и смотрел в сторону своего дома, ожидая, что Мама Вера кивнет ему в знак одобрения.

Бабушка не разрешала ему задерживаться у девушки после наступления темноты, поэтому он по-прежнему не обнаруживал там никаких следов тигра, однако не терял надежды все-таки его увидеть. Целыми днями дед торчал в доме мясника — расстилал на полу у очага одеяло, помогал девушке усесться и вытаскивал «Книгу джунглей». Через несколько дней он окончательно убедился в том, что читать она не умеет. Сперва-то мальчишка садился с нею рядом и держал на коленях раскрытую книгу, полагая, что они читают вместе, затем заметил, что девушка нетерпеливо перелистывает страницы в поисках картинок, и обо всем догадался. Теперь вместо совместного «чтения» он стал рисовать ей историю Маугли и Шерхана прямо в золе очага. Разумеется, эти рисунки были далеки от совершенства, кривоваты и условны, но все же в них можно было узнать тигра, пантеру, медведя, мать волчицу и детенышей, сосущих ее. Потом мой дед изобразил шакала Табаки, или, по крайней мере, то существо, которое он представлял себе как шакала, ведь в книжке Киплинга его изображения не было. Шакал у моего деда получился более всего похожим на белку, но довольно странную, с необычайно большими ушами. Эта «белка» то и дело возникала на его рисунках, проявляя ненужное любопытство то возле логова волков, то у добычи Шерхана. Он изобразил для девушки волчью стаю, Скалу Совета и то, как мудрый медведь Балу учил человеческого детеныша Закону Джунглей. Дед нарисовал лягушку, пытаясь объяснить, что означает имя Маугли. Она выглядела чрезвычайно глупой, но очень доброжелательной.