Елена Черникова - Вожделение бездны

Выждав минуту, я сказала как могла мягче:

- Знаешь, когда у меня умерла мама, я тоже находила совпадения везде, во всём и

со всем. Я не могла петь в школьном хоровом концерте ариозо матери из кантаты "Нам нужен мир", а я там солировала, - поскольку в тексте были слова "все люди спят, но мать не спит сейчас"… Ты слышишь, а, Магиандрик? Мне было тогда двенадцать лет!

- Слышу… Вы понимаете, Дарвин оказался… поэтом! Вы решили, что у меня припадок сиротства, так и есть, конечно, только моё открытие перешибает всё

остальное горе, добивая меня. А перья!.. всё это потрясающе, это я про сочинение "Половой отбор", это он после "Естественного отбора" так отстреливался от критики, - такие перья!..

- Он писал перьями? - Я старалась и быть, и казаться невоспитанной и бесчувственной дурой, чтобы мальчику легче было возвыситься и заспасать меня от глухого идиотизма, в том числе морального.

- Елена! "Сохраняя, однако, в памяти полосатые перья ублюдков от различно окрашенных кур и чрезвычайную изменчивость глазков у многих чешуекрылых, можно предположить, что образование этих великолепных украшений не должно быть очень сложным процессом и зависит, вероятно, от какого-нибудь лёгкого и постепенного

изменения в природе тканей". И так - всё! Он до крика восхищается миром! Восторг

на каждой странице, он стекает с каждой строки мёдопадом, нектароструйное письмо…

- Ты, кажется, влюбляешься. Давай-ка я тебя успокою: открой первую главу сочинения "Происхождение человека и половой отбор", в пятом томе…

- А вы… читали? - видимо, не помня себя, обрадовался Магиандр и, листая

собрание, всё бормотал мне в трубку что-то романтическое. И вдруг: - О! У-у-у…

Вот так так! Глава один. Называется "Очевидность происхождения человека от какой-нибудь низшей формы". Вы знали, ой, конечно, вы знали, где искать. У вас есть?

- Нет, к сожалению, очень дорогие книги, достать нигде не могу…

- Зачем вам их доставать? Запретный плод сладок? - стал приходить в себя Магиандр.

- Мальчик, давай не хулигань. Как там у твоего новообретённого любимца: "Спрашивающий пришёл бы вскоре к важному вопросу о том, размножается ли человек настолько быстро, чтобы это могло послужить поводом к жестокой борьбе за существование и

вследствие этого к сохранению благоприятных видоизменений, как физических, так и умственных, и к уничтожению невыгодных свойств". Второй абзац…

- Значит, вы знали, что Дарвин поэт? - не расслышав сути моего цитирования, закипел он.

- Ну-у, как тебе сказать… Как-то пока мы всё о другом…

- Почему вы мне не сказали?! - разозлился Магиандр. - И почему вы никогда не говорите об этом по радио? Вы только посмеиваетесь над старым, как вы говорите, полупастором. Вы даже слово "Дарвин" в эфире произносите как ругательство, я же слышал, а правду не сказали ни разу!

- А как надо было сказать правду? Поведай, пожалуйста.

Но мальчика несло под гору. Он не слышал меня, он ненавидел меня и, как оказалось, за небрежные и неоднократные рефрены в эфир, что Дарвин долго жил в городке под названием Даун. Дескать, что там родишь! Только соответственное. Роняла камни в эфир, а правду не сказала, а правда в поэзии, - вот сию секунду

Магиандр либо взорвётся, либо я должна пообещать ему, что, когда выйду на работу из отпуска, я покаюсь перед слушателями и скажу правду, что Дарвин просто великий поэт и с него взятки гладки. И что он там навыдумывал о естественном отборе, а потом о половом, всё - род мистики, его собственная эзотерика, и вообще в 1840-1870-х годах было модно петь прогресс.

- Именно так и должна выразиться в эфире, когда выйду на работу? - уточнила я, обнаруживая, как близки друг другу все эти Кутузовы.

- Да! - строго сказал мой собеседник. - Я хочу хоть раз в жизни услышать по радио правду. Я требую. И вы не откажете мне сейчас…

Пора было стукнуть его по заднице, но мы беседовали по телефону. Точно зная, что истерика жаждущего правды радиослушателя никогда не прекращается даже ввиду естественной усталости материала, а только возрастает ввиду кажущейся близости микрофона, - ведь он разговаривает с радиоведущей! осталось только довложить в её мозги чуточку истин, и всё! - я положила трубку.

Кутузов очнулся: рядом стояла женщина в белом халате.

- Что с вами? Плохо? - спросила она тоном, по которому профессор определил врача. Халата недостаточно; тон!

- А что случилось? - не понял он и огляделся. - О, я заснул? Который час?

- Вы уверены, что вам не плохо? - переспросила женщина. - Может, позвонить кому-то?

- Я забыл мобильник… - Он встал, предъявляя врачу здоровье. - Просто устал. А вы откуда?

- Мы были на вызове, иду - вы, ничком… Ваша сумка? - задала она не вполне медицинский вопрос, и Кутузов удивился.

- Моя. - Он уверенно подхватил свою древнюю суму и вдруг понял: она пустая. Третий томик исчез!

Кутузов, побелев, распахнул сумку, плюхнулся на лавку, стал копаться на дне, вывернул наизнанку, потряс одержимо, но внутри действительно ничего не было.

- Вас ограбили? - почему-то успокоилась женщина, очевидно, профилактируя терроризм. В рамках борьбы вся Москва давно приглядывала за бесхозными сумками, но Кутузов этого не знал.

- О Господи… - вырвалось у него. - Там была одна книга!.. И теперь я не знаю, у кого она!

- У вора, наверное, - сказала женщина, поворачиваясь к ожидавшей поодаль карете "скорой помощи". - Но воры - не наш профиль, обратитесь в милицию.

Подавленный разворотом сюжета, опустелый, Кутузов тупо глядел на развороченную

сумку и не мог понять, как он ухитрился проспать самое дорогое. Он вспомнил, как болели ноги, а потом перестали болеть, а он, видимо, так устал, что действительно заснул. Надолго?

Скатав праздную ёмкость, он пошёл узнавать время, поскольку и часы тоже остались

на даче. Собственно, его часы всегда где-нибудь оставались: то на кафедре, то на кухне. И всегда возвращались. Студенты просто не покидали аудиторию, не пройдя мимо его стола, чтобы в очередной раз убедиться: профессор забыл свою "Славу".

Улица гуляла и кипела, но теперь Кутузову было скучно. Посреднический купон, личная валюта, предмет разговора с миром - пошло украден, и ему нечем обратить на себя внимание москвичей, да и гостей столицы. Невероятно. Офонаренно, как

выражались его студенты. Всё утро совал кому попало, уговаривал, в аптеку бегал, думал, чувствовал и страдал, и вот - на тебе. Стоило вздремнуть на грязной скамейке - вопрос решился сам собой.

От изумления Кутузов проголодался. Денег нет, Аня - вечером. Когда это будет? Опаздывать он не мог. Он вообще, кстати, никогда не опаздывал, несмотря на странное обращение со своим хронометром.