Елена Черникова - Вожделение бездны

Всегда твой, искренне -

Василий Андреевич Кутузов".

Второе письмо пришло через неделю.

"Глубокоуважаемая Елена, здравствуйте.

Начну с извинений, поскольку они как застряли у меня в горле, так и царапают, неблагодарная я тварь. (Так охарактеризовала меня одна молодая особа, покровительству которой я, кажется, обязан до конца своих дней здоровьем и, вполне возможно, жизнью.)

Первое, за что я хочу просить у Вас прощения, это совершенно дурацкое, даже

хамское (я отдаю себе отчёт в выражениях) послание гекзаметром, когда я просил у Вас адреса несчастных людей. Надеюсь, Вы за год забыли об этом, но если помните

- забудьте, пожалуйста, и простите интеллигентствующего сноба и, повторю, хама, коим я тогда, бесспорно, был. Хамство гекзаметром, да уж. Изыск.

Второе, за что я прошу особого, великодушного прощения - это визит к Вам в редакцию моей жены, роковой визит, повлекший за собой череду событий, о которых мне и сейчас очень тяжело вспоминать, хотя в каждом ужасе, как я теперь узнал, есть и доля блаженства. Кстати, блаженство здесь я употребляю в обиходном, разговорном значении, без метафизики.

Третье, за что приношу извинения, смешанные с глубочайшей благодарностью, - Ваши отношения с моим сыном. В то время, когда я был угнетён умом и душой (проще сказать - почти скорбен умом), мальчик был одинок и, что уж там, брошен. Вы

поддержали его, как ни был чужд Вам навязанный разворот, Вы помогли по-настоящему. Чего Вам это стоило, не берусь судить, учитывая, что эпистолы моей покойной супруги доставили Вам не только хлопоты. Не понимая Ваших мотивов, уважаю

товарищество. Хотя в тот же период я близко познакомился с одной доброй девушкой,

чьих мотивов тоже понять не смог. Много есть непонятного, как я узнал с огромной радостью. В любом случае, понимаю, не понимаю, - в любом, - это было прекрасной помощью, и теперь мы во вполне благополучной жизни, в которой нет той тягости,

обременённости ненужными вопросами и заколдованности ответами, когда их находишь не сам, а когда ползёт удав… но это я не могу Вам описать.

Теперь простите меня за то, что я вообще обращаюсь к Вам. В одном известнейшем музее сейчас хранится то, что я когда-то любил. Вы знаете, это Книга книг. Она была для меня всё. Преодолел. Я не хожу по той стороне улицы, где музей. Я не сплю больше на старых подушках, я купил новые. Мне больше ничего не надо!!! Я успокоился!!!

И послушайте: Вас наверняка позовут на какую-нибудь другую радиостанцию. Я знаю, что сейчас Вы не работаете. Не знаю почему. Отдых, наверное. Когда-нибудь Вам

это надоест, как и мне - читать детективы, смотреть сериалы. Вам нужен весь мир, мне - тоже.

Когда Вас позовут, пожалуйста, выйдите в эфир и спросите у народонаселения: кто из вас Аня? Ладно? Спросите? И адрес! Адрес!!!

Прощайте и будьте здоровы,

Кутузов".

Понимаю, сказала я себе. Письма отца и сына были из разных миров. Опять холод проскочил по спине. Ничего не изменилось? Неужели ничего? Старший окончательно сошёл с ума, младший не заметил? Господи! Помоги мне, Господи… Я же ушла ото

всего! Мне эти слушатели больше не нужны, я не работаю на радио, которое они так фатально послушали… оставьте меня все.

И тогда пришло третье письмо, по электропочте.

"Здравствуйте, Елена.

Я - Аня. О Вас мне рассказал профессор Кутузов, когда гостил в моём доме. Описывая самое начало событий, повлекших столько переживаний, он упомянул радио и Вас, но позже я вспомнила, что и сама слышала Ваши передачи. На Вашем сайте я обнаружила этот адрес.

Разумеется, во всём виноват наш странноватый министр, вбросивший в сухой куст искры. Считаю, всякий министр обязан при поступлении на работу предъявлять справку о состоянии здоровья и диплом о высшем гуманитарном образовании. А то путать антиномии с антимониями - верх эксцентричности.

Понимаю, что при виде писем от слушателей Вы теперь вздрагиваете. Возможно, надолго. Надеюсь, не навсегда. Я пишу к Вам как знакомая Кутузовых, а не как слушательница, поэтому Вы, надеюсь, извините меня и дочитаете письмо.

Андрей Евгеньевич пережил ужасающее, неистовое потрясение, хотя всячески скрывал его под маской сноба, ёрника, высокомерного гордеца с феноменальной памятью и другими редкими способностями. Он даже пытался переговорить меня цитатами! Так трогательно! Увы, безнадёжное дело: я запоминаю любой текст с одного прочтения, это врождённое, знаю много языков, работаю переводчиком. Ему со мной пришлось, наверное, нелегко, и я больше не беспокою его с того дня, как мы посетили

переплётчика. Отец и сын Кутузовы обрели друг друга, - это достаточно счастливый результат.

Андрей Евгеньевич сердечно-болезненно пережил и в самом финале, когда мы пришли к мерзавцу, а в подъезде нас поджидали грабители. Я предвидела и грабителей, и даже похуже, поэтому взяла с собой Ивана и Петра, каждый из которых способен руками завалить взбесившуюся лошадь.

Насколько я понимаю, это Вы стояли тогда напротив дома, рядом с Васей, бледным и решительным. К сожалению, я не могла позволить ему вступить в игру в те минуты,

- все роли были расписаны. Надеюсь, Вася меня простил.

Когда мы вошли в квартиру, мастер понял, что коварный план сорвался. И он

закричал. Возможно, вопли разнеслись по соседним улицам. А когда мы показали ему связанных его приятелей и Андрей Евгеньевич сказал, что книгу отдать действительно придётся, он завопил ещё громче. Он просто стоял, согнувшись пополам, среди мастерской и кричал в голос. Мне даже стало жаль его: доставая книгу из сундука, он упал в сундук, ткнувшись носом в тряпки, вытирал сизые слёзы этими тряпками… Было страшно. Я глазами увидела: возможна безобразная

любовь к предмету, вещи, - безжалостная страсть привязанности, разлагающая разум и разъедающая сердце.

Люди могут приклеиться к чему-то, - никогда не отвяжешься. Вам известны такие чувства? Ведь этот реставратор что-то своё вложил в ту книгу: клей, нитки, а с ними, случайно, - душу. Ограничился бы нитками.

Я смотрела на орущего реставратора и некстати думала: как же Богу больно с нами! Много нас, и все суетимся, а Ему и деваться некуда - Он же нас уже сотворил! Он нас уже любит! Ему не надо знакомиться, влюбляться, понимать, - Он сразу нас любит, когда пускает в жизнь. Представляю, какие надежды Он возлагает на нас и как Ему тяжко всякий раз разочаровываться.

Знаете, мне иногда очень жаль Бога. Я Ему искренне сочувствую.

Елена, извините, - отнимаю время, вынуждая читать эти всхлипы, но мне больше некого попросить о помощи. Няня давно умерла, родители за границей. Есть партнёры по бизнесу. Есть огромный штат персонала. Друзей у меня быть не может, но не по спеси, а по ситуации: у нас, индиго, - будто коконы, прозрачные оболочки. Мы совершаем, к чему призваны, по чувству задачи, без колебаний, а дружба, в её привычном модусе, всё-таки предполагает обсуждение меж людьми пёстрых планов, эмоций, мешанины дел и других символов неопределённости.