Джефф Николсон - Бедлам в огне

Полагаю, если вы видели одну оргию в исполнении психов, вы видели их все. Это лишь кутерьма из мелькающих рук, ртов и гениталий. Пациенты не совершали ничего сверхъестественного. Они просто занимались всем тем, чем могли заниматься. Меня поразили лишь три вещи. Во-первых, на Карле была футболка с Че Геварой, которая поразительно походила на мою пропавшую футболку. Во-вторых, Байрон, который лишь изредка присоединялся к остальным, щелкал фотоаппаратом, который очень напоминал мой. И в-третьих, Чарльз Мэннинг, спустившись с карниза и сняв остатки одежды, мастурбировал, уставившись на фотографию обнаженной девушки, которая определенно была Николой: снимок был из моей коллекции фотографий.

Нужно ли говорить, что в этом зрелище даже близко не было ничего эротичного? Пациенты взвизгивали, издавали нечленораздельные звуки, которые в другой ситуации, наверное, можно было бы расценить как крики экстаза, но мне все эти возгласы напомнили звуковое сопровождение к дурному порнофильму – надуманные и крайне неумелые. В звуках этих не было и намека на естественность, искренность, даже на сексуальность. Разумеется, то не было законченное притворство – ведь пациенты занимались все-таки сексом, – и все же я чувствовал, что занимаются они этим напоказ, а не ради удовольствия. А уж когда они принялись сигнализировать Бентли и попечителям, приглашая присоединиться, я окончательно в этом убедился.

Гости опрометью выскочили за ворота, и, наверное, оргия на этом прекратилась бы сама собой, но тут примчались санитары, волоча за собой садовые шланги, и обрушили на пациентов ледяные струи – неизбежный финал шоу оказался еще и мокрым. Побросав шланги, санитары кинулись на больных, стали грубо запихивать их в смирительные рубашки, затем движением, которого я прежде не видел, натягивали на головы мешки из толстого черного нейлона и волокли в здание. Хотя на стороне пациентов был численный перевес и при желании они могли долго сопротивляться, никто не упорствовал – даже Андерс. Они словно считали, что заслужили наказание.

Алисия грустно наблюдала за происходящим, но не вмешивалась, так что протестовать пришлось мне, пусть то была и очень робкая попытка.

– Это тоже составная часть вашей хваленой методики? – спросил я Линсейда.

Линсейд явно пребывал не в том настроении, чтобы терпеливо наблюдать, как кто-то подвергает сомнению его действия. Он сделал санитарам знак, и я тут же заткнулся. Они схватили меня и проделали со мной то же самое, что и с пациентами: надели смирительную рубашку и мешок на голову. Ничто так не сводит с ума, как обращение с тобой, как с сумасшедшим. Я вырывался и кричал, но тщетно. Я слышал, как Алисия просит санитаров обращаться со мной помягче. Они немного попинали меня, подубасили, а затем оттащили в писательскую хижину, бросили на пол, где я и пролежал немало времени.

Человека, валяющегося на полу своего жилища в смирительной рубашке, с черным нейлоновым мешком на голове, могут посетить весьма странные мысли, и моя странная мысль заключалась в том, что я наконец-то понял, что происходит. Что-то замкнулось в моем мозгу, и я вдруг постиг логику действий Линсейда и пациентов. И тотчас вскипел от негодования, праведного гнева и желания сообщить кому-нибудь драгоценную истину, которую только что осознал.

Однако мои возможности по части общения были строго ограничены. Поначалу за стенами хижины раздавались удары и грохот, крики, смех, кто-то рявкал, передавая приказы Линсейда, слышался звон разбитого стекла, доносились глухие удары, словно кого-то колошматили дубинкой. Затем все стихло, хотя сама по себе эта тишина вряд ли могла успокоить. Я спрашивал себя, что за дубинки Линсейд с подручными пустили в ход, фармакологические или какие-то еще, что за шоковую терапию они применяют, что за “экспериментальную методику” апробируют. И где сейчас Алисия?

Время тянулось мучительно. Я дышал медленно и ритмично, стараясь не концентрироваться на судорогах в руках и ногах. Наконец, спустя долгие часы, раздались шаги – кто-то вошел в хижину, кто-то один, значит, не санитары, как я боялся, да и шаги вроде бы женские. Затем меня коснулись чьи-то руки, стянули с головы мешок. Это была Алисия, и я ощутил абсолютное облегчение. Теперь все будет в порядке.

Когда руки снимали мешок, я ждал, что в глаза ударит яркий свет, но уже наступила ночь, хижина была погружена во тьму, и Алисия действовала при свете маленького фонарика. Ее поведение выглядело несколько театрально, но, возможно, в том имелась необходимость.

– Мне очень жаль, что так получилось, – сказала Алисия. – Это я во всем виновата. Наверное, мне вообще не стоило приглашать тебя сюда.

Меня подмывало с ней согласиться, но я возразил:

– Ни за что на свете не упустил бы такого приключения.

– А ты интересный объект для исследования.

– Более интересный, чем ты можешь себе представить. – А затем с несокрушимой уверенностью, свойственной всем главным героям, я добавил: – Слушай, я могу все объяснить.

– Неужели? – сказала Алисия, и мне показалось, что она потрясена. – Что значит – все?

Что ж, справедливый вопрос. Кое-что я и вправду объяснять не собирался. Например, кто я такой.

– Начнем с того, что я знаю, почему пациенты вдруг повели себя так безумно.

– Безумно?

– Да. Мне кажется, групповой секс в присутствии попечителей – безумство по любым меркам.

– Возможно, – недовольно согласилась Алисия.

– Ты не можешь снять с меня смирительную рубашку?

– Сначала изложи свою теорию.

Я разочарованно понял, что немедленная свобода мне не светит, но мне так хотелось все рассказать, что я был готов еще потерпеть.

– Пациенты обезумели только потому что сами того захотели, – сказал я. – Им нужно было показать попечителям, что они сумасшедшие. Вспомни, ведь Карла подслушивала под дверью? Она слышала, как они говорили, что методика Линсейда действует и что пора всех выписывать. А пациенты вовсе не хотят выписываться, поэтому им потребовалось доказать свою шизанутость. Карла рассказала новость остальным, и те поняли, что срочно требуется безумие напоказ.

– Возможно, – снова сказала Алисия.

– Но при этом они находились между молотом и наковальней. Впрочем, в этом положении они находятся с самого начала. Если они будут выглядеть совершенно здоровыми, значит, методика Линсейда успешно работает и их можно отправить по домам. Но если они произведут впечатление законченных психов, значит, методика Линсейда не работает и их переведут в какое-нибудь другое место. Поэтому им надо было исхитриться и, с одной стороны, продемонстрировать признаки прогресса, чтобы Линсейд продолжал свое лечение, а с другой – воздержаться от полного “излечения”, что бы под этим ни понималось.