Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 1

В Желтом доме, например, в одном лишь Институте идеологии на пятьсот сотрудников приходилось не более ста рабочих мест. Причем, согласно прогнозам социологов (не буржуазных футурологов, конечно, а марксистско-ленинских прогностиков), в новой пятилетке число сотрудников вырастет до восьмисот, а число рабочих мест — лишь до ста двадцати.

И подобно тому как человечество оказалось бессильным бороться с законом Мальтуса в сфере роста народонаселения, так оно оказалось бессильным бороться за ликвидацию библиотечных дней. Вот характерный пример на этот счет. Одно из крупнейших издательств страны «Прогресс», задыхавшееся от действия рассматриваемого закона, испросило разрешения самых высших инстанций на строительство нового грандиозного здания, в котором на каждого сотрудника приходилось бы по два (!) рабочих места. Руководство издательства смотрело далеко вперед и пошло на этот беспрецедентный в истории страны шаг. По два места на человека!! И все же когда новое здание вступило в эксплуатацию, число библиотечных дней сотрудникам пришлось удвоить. Случай с «Прогрессом» не единственный. По всей вероятности, помимо общего закона роста мест и претендентов на эти места тут Действует какой-то другой, еще невыявленный закон расширения. Есть предположение, что согласно этому закону место, которое занимает данное место на новом месте, вдвое превышает то место, которое занимало это место на старом месте.

Короче говоря, распоряжением дирекции МНС получил библиотечный день. Пока один. Но ведь все с этого начинали. Пожимая руку МНС, Тваржинская сказала, что она надеется, что он использует этот день, чтобы... что ей стоило большого труда... но что она уверена, что он... МНС терпеливо слушал страстную речь Тваржинской, делая робкие попытки вытащить свою интеллигентную ручку из ее цепкой лапы старой чекистки и сгорая от нетерпения, ибо его внизу за углом уже ждали собутыльники. Собутыльники тоже сгорали от нетерпения, поносили МНС последними словами, но не могли уйти, ибо по неписаному закону сегодня угощает счастливчик МНС. И опять-таки тут действуют еще неизученные законы нового, коммунистического общества. Хотя угощение будет хилым, что известно заранее, хотя угощаемые располагают большими средствами, чем угощающий, и потом они все равно потратят вдвое больше, чем угощающий, они рады предстоящему угощению, как мы бываем рады неожиданному грошовому подарку и бываем рады из чрезмерной благодарности отплатить вдвое. О, все та же таинственная русская душа!

Повесили новую стенгазету. На первом листе — портрет Брежнева в маршальском мундире и со всеми регалиями. Художник (директорский холуй из отдела философии естествознания) изобразил его красавчиком лет под сорок. Под портретом — цитата из речи Брежнева об обострении идеологической борьбы. Газета — обычная серая пустышка. Но две заметки привлекли всеобщее внимание. В одной — смутный намек на то, что в некоторых секторах отдела диамата заняли примиренческую позицию по отношению к некоторым философским течениям Запада. Хотя намек очень смутный, все сразу же сообразили, что к чему. Недавняя статья в «Коммунисте», специфическая подборка в «Партийной жизни», ругательная статья в «Литературке» (которую сокращенно называют «ЛГ», а произносят как «ЛГА») в адрес известного театрального режиссера, — все это искушенным людям говорит о том, что намерение властей начать приспускать «железный занавес» является вполне серьезным. Вторая заметка посвящена воспитанию молодых сотрудников и подписана самой Тваржинской. Среди прочих успехов отдела в деле воспитания упоминалось и о том, что буквально переродился МНС, попав в дружный коллектив отдела, что он теперь на верном пути, а что в секторе логики не мешало бы и т.д. И опять-таки всем было ясно, что к чему.

Упомянутые две заметки определили тему разговоров собутыльников, направившихся в ДЖ отметить библиотечный день МНС. К заметке о МНС отнеслись двояко. Одни поздравили, сказали, что теперь все пойдет на лад. Другие посочувствовали, поскольку заметка вызовет злобу со стороны логиков, а они не остановятся ни перед чем во имя спасения достижений мировой науки. Что касается Запада, то мнения были единодушны: Они, конечно, постараются контакты с Западом прикрыть, но из этого вряд ли что получится, поскольку слишком много народу из самих привилегированных слоев заинтересовано в связях с Западом. Они фактически в основном потребляют продукты западной культуры и чувствуют себя в некотором роде иностранцами в своей стране. Дети и внуки правителей кровно заинтересованы в том, чтобы жить как бы на Западе. А если кто и заинтересован в том, чтобы восстановить «железный занавес», так это — серая партийная бюрократия, вырастающая из недр «народа». Народ? Народ мечтает о новом Сталине. Зачем? Как зачем?! Сталин цены снижал, а эти повышают. А главное — русский народ всегда возлагал надежды на сильную центральную или верховную власть как на единственную защиту от произвола местных и низших властей.

В ДЖ к ним подсел Глеб Степинский, занимавший когда-то довольно крупные посты в ЦК комсомола, а затем — в аппарате ЦК партии. Несколько лет назад он был исключен из партии за попытку создания антипартийной группы и уволен (после серии постепенных понижений) с работы. Случай огласки в прессе не получил, о нем некоторое время говорили, но вскоре забыли. Глеб долгое время был без работы. Потом устроился куда-то библиографом рублей на семьдесят в месяц. За это время он успел основательно спиться. Но был, как и ранее, весел, разговорчив и остроумен. Начался суматошный разговор обо всем на свете, с надрывом, кто кого перекричит и пересмешит.

И все же я не решился. Не из страха. И не из какого-то Рационального расчета. В конце концов, думал я, что происходит? Люди роют себе могилу? Да. Но они живут с мыслью, будто возносятся на небо. Люди влачат жалкое существование? Да. Но они живут с сознанием носителей величайшей мощи нового общества. Разве в театре зрители и актеры не знают, что они играют не себя и играют среди грошовых декораций? Знают. Но это не мешает им переживать происходящее как подлинность. Убрать Его — пустяк. Два движения: первое — вынуть спицу, которой я владею как шпагой; второе — пронзить Его сердце или мозг. И все! А что произойдет? Высокая страшная трагедия уступит место тусклому примитивному спектаклю на уровне самодеятельности. Он — не человек. Он — бог. Причем бог языческий. Страшный, а не добрый. Я живу лишь постольку, поскольку один Его божественный лучик падает и на меня. Я привык жить в Нем. И не смогу жить без Него, как улитка без раковины. И какое вообще имеет значение, есть я или нет и делаю я что-то или нет. А Он сосредоточил в себе весь смысл происходящего. Я могу убить тело Его, но я не смогу убить Его как душу становящегося общества. Чем больше я размышлял в таком.духе, тем менее острым становилось мое желание. Я стал выздоравливать и обретать прежнее спокойное расположение духа. Все-таки я Его любил. А подлинная любовь не протекает ровно. Кроме того, возникло еще одно важное обстоятельство, отвлекшее мое внимание и заставившее окончательно забыть свое преступное намерение.