Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Напиток богов

Джордж внимательно посмотрел на своего друга — он как будто снял трагическую маску, которую носил с первого дня их знакомства, а может быть, и раньше: уголки губ, вечно опущенные вниз, разгладились, отчего презрительно-насмешливая ухмылка исчезла, уступив место какой-то удивлённой гримасе. Выражением лица Димка очень напоминал похмельного Вустера в исполнении Хью Лори, впервые познакомившегося со своим великолепным дворецким Дживсом.

— Тебя пыльным мешком никто из-за угла не стукнул? — предупредительно спросил хозяин.

Его друг неопределённо пожал плечами.

— Вы в шахматы-то хоть играли или сразу перешли к делу? — спросил чуть погодя Дмитрий Олегович.

Джордж ещё раз внимательно посмотрел на него — и, кажется, понял, в чём дело.

— Ты только не подумай, что это месть. Во-первых, я не знал, что ты…Что это она…

— А чего ты сразу оправдываешься? Какая ещё месть? По-моему, у нас настолько разные вкусы, что никогда раньше… Погоди, ты что, до сих пор помнишь ту историю с Катей Солнышком?

В десятом классе Джордж влюбился в девчонку, учившуюся классом младше. И, конечно, немедленно поделился этой информацией с другом. Героиню его грёз все звали Катя Солнышко, и она так и не узнала о его чувствах. Друг, разумеется, поднял его на смех. Зато летом, когда Соколовы на месяц уехали отдыхать во Францию, Димка шутки ради закрутил с Солнышком роман. Добился полной и окончательной победы, но когда Джордж вернулся, этот роман закончился.

«Нет, ну в самом деле, надо же мне было чем-то заняться, пока тебя нет? — спокойно объяснял другу Маркин. — А ты мне все уши своей Катей прожужжал. Ничего особенного. На пару раз годится. Но не больше. И самое главное — никогда не вози девчонок на острова в ЦПКО. Кажется, что вы выбрали безлюдный остров, на который можно попасть только на лодке. Лодка надёжно закреплена, расстелен под кустом плед, начинаются первые несмелые ласки. И вдруг, откуда ни возьмись, на поляну бегут дети, их родители, бабушки и дедушки, решившие устроить под вашим кустом пикник! Приходится поспешно одеваться, прыгать в лодку и искать новый остров. А там — муравейник!»

— Я про Катю не забывал, — прервал молчание Джордж, — мы с тобой из-за этой истории несколько лет не разговаривали.

— Нет, погоди. Ты разобиделся на меня месяца через три после этого, из-за твоих принципов.

— Это было из-за Солнышка. Мне пришлось выждать время, чтобы ты не подумал, что из-за неё.

— Тогда зачем было ссориться? Ссорятся для того, чтобы показать козлу, какой он козёл и в чём он неправ. Ссора — это воспитательный элемент. Ты наказываешь человека, лишая его своего общества. Если человек дорожит тобой — он поймёт, что больше так поступать не надо. В моём случае, впрочем, ты бы ничего не добился. Может, не стоило вообще ссориться?

— Стоило. Я не мог больше тебе доверять.

— А до этого мог? Серьёзно? Я сам себе в те годы не мог доверять. У меня же башка была напрочь простреленная. Так что, серьёзно, всё из-за неё?

— Да.

— Но почему ты с ней-то так ничего и не предпринял?

— Ей я тоже не мог доверять.

— Но почему? Она-то даже не знала о твоих чувствах!

— Если она предпочла тебя — то о каком доверии могла идти речь?

— Сделал бы пару шагов ей навстречу — глядишь, предпочла бы и тебя. Особенно после того, как я её так вероломно бросил.

— Да сейчас-то я понимаю. Кто бы мне тогда объяснил. Я её, кстати, недавно нашел на Фэйсбуке. Живёт с мужем в Израиле. Четверо детей. Четверо, ты понимаешь? Четыре маленьких киндера! У девчонки, которая училась на класс младше нас. Просто удивительно.

— Офигеть, это значит, мы несколько лет не разговаривали только потому, что я залез под какую-то юбку? И что, ты думаешь, что теперь я так же затаю зло, и сначала буду делать вид, что всё в порядке, а потом встану молча и уйду, хлопнув дверью? Хренушки. Так просто ты от меня не отделаешься.

— Прости. Это правда было как… И я ведь не знал, что это она… что с ней ты играл в шахматы.

— Прекрати оправдываться. Надоел.

— Не прекращу, — упрямо сказал Джордж. — Понимаешь, друг должен чуть быстрее шевелить мозгами. Он должен понимать без слов. Должен…

— Да ничего ты мне не должен! Мы не на войне. И мы не в разведке. И не вдвоём против всего мира. Друг может и то, и это, и тридесятое. Другу простительны слабости. Он всё равно остаётся другом.

Джордж вновь пригладил рукой почти высохшие волосы.

«А если бы Маркин — с Анной-Лизой?» — вкрадчиво спросил у него внутренний голос.

«Да нет же, они не могли бы, и это другое!» — отмахнулся он.

«А если бы всё-таки он с ней, а?» — не унимался внутренний голос.

«Не простил бы», — подумал Джордж.

— Ты бы не простил, а я простил, — как бы отвечая на незаданный вопрос, спокойно ответил Дмитрий Олегович.

— Да, а я бы тебя не простил, — с нажимом повторил Джордж.

— Отлично. Приберегу эту возможность на случай, если мне понадобится навсегда избавиться от такого надоедалы, как ты.

«Навсегда». Джордж пошатнулся под тяжестью этого слова. И понял — простил бы. Не сразу. Но — простил.

«А её? Её простил бы?» — ухмыльнулся внутренний голос.

«Это другое. Совсем другое».

«И всё же?» — настаивал встроенный мучитель.

«В ту же секунду. Сразу же. Не задумываясь», — понял Джордж.

— Значит, и тебе нечего волноваться, — прокомментировал Дмитрий Олегович.

— Я вслух думаю, что ли?

— Нет. Думаешь ты про себя. Но поскольку в мыслительном процессе участвует всё твоё лицо, и даже руки — ты так вывихнешь суставы, и мне придётся тебе их вправлять, а это болезненная процедура. Так вот. Если хочешь сохранить свои мысли в тайне от меня — думай в тёмном изолированном помещении. И пальцы не ломай. Они-то уж совершенно ни при чём.

— Весь я причём.

Джордж прикоснулся к губам кончиками пальцев и прикрыл глаза. Потом стряхнул наваждение и поднялся с места.

Денис бродил по улицам, словно находясь в противофазе с городом. Куда бы он ни шел — навстречу ему бежали, шли, лениво прогуливались люди, околдованные белыми ночами. Внутренние часы показывали одиннадцать вечера, но казалось, что кто-то остановил течение времени ещё в шесть, чтобы продлить самые сладостные мгновения жизни — после окончания рабочего дня и до отхода ко сну.

Денис не любил несвоевременного ажиотажа, и в эти часы считал город предателем. Такой строгий, расчерченный по линейке господин — и вытворяет невесть что, гуляет всю ночь, не жалея себя и своих жителей.

Белая ночь — пятое время суток, известное только жителям избранных широт. Это кофе с молоком, коньяком и мороженым, да ещё с бенгальским огнём, воткнутым в чашку. Утренняя прохлада смешивается с вечерней томностью, ночные страхи разбегаются по дворам, подгоняемые дневными заботами, и всё это закручивается, переплетается, запутывается, опутывает и одурманивает. Туристы, художники, бизнесмены, домохозяйки, студенты, выпускники школ, цирковые артисты, чиновники, булочники, дворники, футбольные болельщики, панки-лимитчики, уличные музыканты, готы, косплееры, клубные тусовщики, балтийские матросы, люди, не попадающие ни в одну из существующих классификаций, и другие, и иные, и ещё вот такие — все они, будто повинуясь звуку волшебной дудочки, идут к Неве. Но не затем, чтобы погрузиться в её воды, а для того только, чтобы стоять на набережной — всю ночь, или сколько хватит сил, или переходить от одного моста к другому, или сидеть на Марсовом поле в кружок, играя в «мафию», или залезть на одну из не запертых ещё крыш — и встречать рассвет. Какой рассвет, когда закат отменили?