Меир Шалев - Фонтанелла

— По-твоему, все эти неприятности от Чек-поста?

Мы едем в сторону большого одинокого кипариса, что возле памятника в конце квартала. Тут асфальт кончается, и мы выходим на полевую дорогу. Жених хороший механик, но водитель так себе, а дорогу к нарциссам совсем не знает, поэтому готов отдать мне руль, чтобы мы не застряли в грязи.

— Посмотри на всех этих, — показывает он на соседний торговый центр, — посмотри на этих братков, на эти блестящие волосы торчком — вон они, вываливаются, как дерьмо, из экскурсионных автобусов, посмотри на их головы, Михаэль, как они перекрасились в блондинов, все эти черные, — как будто сразу по морде не видно, откуда родом их папы и мамы [57] Намек на смуглых и черноволосых сефардов (евреев — выходцев из арабских стран, в основном — Марокко, Туниса, Йемена), которых многие из светлых, а порой и светловолосых ашкеназов (евреев — выходцев из Европы) зачастую считают «евреями второго сорта». …

— Арон, — удивляюсь я, — что за разговоры? Я никогда не слышал, чтобы ты говорил о цвете людей.

Арон — человек планов и расчетов, и ему важны точность и имена.

— Не делай из меня расиста! — говорит он. — Я лично темнее большинства людей в Государстве Израиль. Дело не в цвете. Дело в том, как они держатся. Как они себя ведут. Ты посмотри на их подружек, как они все время орут и прыгают вокруг своих патлатых кавалеров, а у самих животы, как у жирной телки, от этого ихнего попкорна, который они жрут пудами! И вдобавок с голым пупом наружу… — И тут его злость вспыхивает, как войлок от запаха огня. — И это не только они! Это все! Это вообще! И эти наши безработные, которые не хотят работать, и наши богачи, которым только «люксусы» подавай, и эти «вернувшиеся к Торе», все эти мерзавцы, которые бегают теперь к нам сюда, окунаться в источник возле кибуца. Почему «мерзавцы», ты спрашиваешь? — Он почти кричит на меня, хотя я ничего не спрашивал. — Потому что говно — это говно, и сколько ты его ни окунай в источник, оно не перестанет от этого вонять. Я уважаю религиозных людей. Я очень ценил старого Шустера, хотя его семья украла у нас двух жеребят. Мне нравятся люди, которые направляют свою жизнь на что-нибудь одно. Это как разница между костром на пикнике и огнем от сварки.

Ответственный за воду в кибуце, рассказал он мне, чуть успокоившись, попросил его сходить с ним к источнику, глянуть и посоветоваться по поводу утонувшего насоса. «Так это говно, эти хасиды, они чуть в рукопашную с нами не полезли! Это, видишь ли, уже „их источник“! Это их миква! Святое место! Ну, тогда этот парень из кибуца вызвал по мобильнику нескольких ребят — из тех, что работали у них в поле, таких, знаешь, которым только дай подраться, — и ты бы посмотрел, как эти говнюки начали заискивать: „Иди, брат, иди к нам, окунись тоже, сделай доброе дело, брат…“»

И тут же снова начал орать: «Какой брат? Этим я брат?! Мало мне, что за мои налоги им растят детей, так я им еще должен быть братом? Зачем? Чтобы у нас было еще больше этого дерьма и их раввинов-паразитов, которые продают людям святое масло. Ты только посмотри на них! Весь день только и делают, что окунаются в источник и расстилаются на могилах!»

— Йофы из Иерусалима тоже, — сказал я. — Ездят на гору Мерон и в Умань [58] Гора Мерон (в Северном Израиле) и Умань (на Украине) — места захоронения двух еврейских мудрецов: Шимона бар Иохая, которому приписывается авторство главной каббалистической книги «Зохар», и Нахмана из Брацлава; эти два места являются центрами массового паломничества религиозных евреев в наши дни. , целуют мезузы и расстилаются на святых могилах.

— Тоже дерьмо! Только наши дерьмо, а те — говно. Но почему ты всё время хочешь всё уравновесить, Михаэль? И почему ты всё время делаешь из меня расиста? Это же не так!

Теперь он немного успокаивается, дышит, и морщины у него на лбу тоже успокаиваются.

— Мы, евреи, — цитирует он слова, которые услышал однажды в своем «Парламенте пальмахников» и с тех пор повторяет до оскомины, — как удобрение: когда нас рассеивают по земле, мы удобряем, но когда нас собирают в одну кучу, мы становимся кучей дерьма. Эта страна не выстоит! Это дело рассыплется! Сейчас остается только думать, как нам сделать государство в следующий раз. Как и с кем.

— Даже во время твоей Войны за независимость были такие, и даже тогда некоторые уклонялись от службы, — сказал я, снова всё уравновешивая. — Среди сефардов многие погибли тогда в боях, а многие настоящие блондины в то же время сидели в кафе «Пильц» в Тель-Авиве. Отец мне рассказывал. Сидели там и любезничали с девушками.

На этот раз глаза Жениха вдруг наполняются пугающей влажностью, слезы растворяют сажу, скопившуюся под веками, прокладывая черные ручейки краски по щекам, голос прерывается и дрожит от обиды:

— Это ты на меня намекаешь? Ты обо мне говоришь? Да, я не был на поле боя, из-за этой хромой ноги меня не взяли, но я свое вложил…

И в этот трогательный момент я улыбаюсь и даже чуть не смеюсь, потому что буквально слышу, как Айелет и Ури, хотя их здесь нет, шепчут за ним продолжение: «…это мои мины остановили людей Каукжи» [59] Каукжи, Фаузи (1890–1977) — руководитель арабских отрядов, нападавших на еврейские поселения в Палестине во время арабского восстания 1936–1939 годов, участвовал в антибританском восстании 1941 года в Ираке и после провала бежал к Гитлеру, был офицером вермахта и немецким агентом в Палестине, а после создания Израиля возглавил «Арабскую армию освобождения», которая была пропущена иорданцами в Палестину, но разгромлена израильтянами. , или «…это мои взрыватели подняли в воздух мост Бнот-Яаков», или историю о тех его старых огнеметах, которые армия «не зря после Шестидневной войны вытащила снова со складов Музея Хаганы [60] Хагана — еврейские подпольные вооруженные отряды в Палестине, созданные в 1920 году, из которых выросла Армия обороны Израиля. , потому что иначе не могла выскрести террористов из их укрытий».

И вот, поскольку свою часть соглашения с Апупой он уже выполнил, обо всех нас позаботился, как обязался, и уплатил, как обязался, за наше обучение и дома, за наши бар-мицвы и бат-мицвы, за свадьбы для живых и за памятники для мертвых, то сейчас ему действительно ничего не осталось делать, кроме самой большой заботы — что будет, если вспыхнет война. «Не врагов я боюсь, я боюсь нашего собственного жулья». Поэтому он копает, к этому он готовится, и мы все еще скажем ему спасибо.

— И дело тут совсем не в «правых» или «левых». Те чума, а эти холера, и для меня что Шуламит Алони, что Геула Коэн [61] Алони, Шуламит и Коэн, Геула — израильские общественные деятельницы, олицетворяющие противоположные, но равно фанатичные политические лагери — крайне левый и крайне правый. , они обе для меня одно и то же. Ты помнишь, Юдит, как эта Геула бушевала в кнессете после мира с Египтом? Как будто ее муха укусила. Порвала вожжи, помочилась на оглобли и убежала в поля.