Михаил Вивег - Игра на вылет

— Случайно.

— Почему кое-кто позволяет себе напиваться с женщиной, похожей на шакалью мамочку?

А почему кое-кто позволяет себе через день напиваться с тем, кто похож на пингвина и называет себя Скиппи, точно он кенгуру? — задаюсь я вопросом.

— Господи, Скиппи… Откуда ты только выуживаешь свои метафоры?

— Супер, да?

— Не знаю. Я не знаю, как выглядит шакалья мамочка…

— Жутко, — смеется Скиппи. — Как Фуйкова.

Пустой разговор. Скиппи разливает водку, но я решительно отказываюсь.

— Ты женишься только завтра в полдень, — напоминает он мне. — Кстати, не должен ли я осмотреть невесту?

— Тебе бы я не доверил ее, даже если бы у нее было сильное кровотечение.

— Не доверил бы? — спрашивает Скиппи простодушно. — Почему?

— Ты бы не разобрался.

Ладно, сдаюсь: беру рюмку и обдумываю тост.

— Итак, юбки кверху! — рявкает Скиппи.

Я знаю его с начальной школы и убежден, что его жизненное поражение (если допустить весьма спорное утверждение, что в человеческой жизни может существовать и что-то вроде победы) коренится уже в первом успешном паясничании: в десять лет раздеться по пояс в школьной столовке во время обеда, лечь на стол старшеклассниц, вывалить себе на грудь две миски ванильного пудинга и соответствующим образом задергаться — это и вправду требует смелости. Сумеешь — станешь самой знаменитой персоной в школе: неделями и месяцами будут ходить смотреть на тебя целые толпы… За этот успех Скиппи расплачивается по сей день. Он жертва собственных фантазий. Тридцатилетний мужчина, заживо погребенный в школьном ерничестве. Мне часто приходит на ум, что при созревании самое худшее не угри, не сексуальные муки или прочие неурядицы; самое худшее, что вопреки своей полной растерянности и беспомощности ты стараешься выглядеть нормально. Самое страшное в пубертате — деланая непринужденность. Я сталкиваюсь с ней в школе ежедневно. Иногда хотелось бы сказать ученикам: А вы только попробуйте представить, что нам, взрослым, раскусить вас ничего не стоит. Мы же видим, что вы глупы и не уверены в себе, — так почему вы корчите из себя таких cool ? [32] Крутой (англ.). Почему вы, безнадежные идиоты, все время твердите, что вы в полном порядке, — хотя вас, к примеру, запросто лишили любви всей вашей жизни?

Десять часов утра, а выпили больше чем полбутылки водки. Несмотря на то что Джеф после каждой рюмки старается закусить, он чувствует себя сильно под мухой. Даже завтракать с Томом и Скиппи означает напиваться, недовольно думает он. Что до него, он лучше рванул бы куда-нибудь на велосипеде. Такой пологий многокилометровый подъем по узкой деревенской дороге, окаймленной яблонями, — вот именно то, что надо. В облетевших кронах сморщенные яблоки, на траве иней. Здорово, что в воскресенье он отправится на велосипеде в Врхлаби.

— Мне всегда казалось, что питье по утрам — самое лучшее дело, — говорит Том. — Вечером я усталый, алкоголь частенько меня забирает, а по утрам я полон сил и могу быть равноценным соперником.

Скиппи, взглянув на Джефа, усмехается.

— Он опять говорит как по писаному. Или пьян вдребадан!

— Это не совсем точно, — возражает Том. — Я только что объяснил тебе, что по утрам могу сильно поддать, но одновременно оставаться в трезвом уме. Встречал же ты умных питухов?

Джеф перестает слушать — при желании он может совершенно вырубиться. Болтовня Тома действует ему на нервы. Когда Тому было семнадцать, Вартецкий похвалил его поразительно богатый чешский — и этим он пробавляется до тридцати, думает Джеф. Иногда Том кажется ему маленьким мальчиком, который получил новый велосипед и с утра до вечера колесит на нем по поселку, чтобы уж наверняка быть уверенным, что все его заметили. Однако со временем это приедается!

— А знаешь, что хуже всего? — говорит Том Скиппи. — Только я немного окреп духом после тридцати, только свыкся с расстегнутыми пуговицами и большим декольте, — повторяет он для Джефа, перехватив его взгляд, — как в моду вошли короткие майки.

Он делает многозначительную паузу.

— А вместе с ними и голые животики. Обнаженная интимность пупочка. Иногда и две ямочки над попкой.

— Ах, боже, эти попки! Красивые упругие попочки! — выкрикивает Скиппи.

— А если майка коротка и достаточно отстает от тела — тут тебе и новый, небывало возбуждающий вид грудей снизу.

Скиппи впивается зубами в указательный палец.

— Груди снизу? — удивляется Джеф — В таком случае ты должен стать на колени, что ли?

Том игнорирует его.

— И только ты ценой больших усилий привыкнешь к этому, только почувствуешь, что самообладания ты все же не теряешь и даже при виде этих эротических изысков…

— Сможешь удержать мочу, — язвительно вставляет Джеф.

— Сможешь сохранить минимальное человеческое достоинство… как вдруг появляются брюки на бедрах.

— Обожаю брюки на бедрах! — выкрикивает Скиппи.

— С выглядывающими трусиками. С бесстыдно, вульгарно, пикантно, вызывающе выставленными на показ трусиками. То, что раньше дозволялось видеть единственному мужчине, теперь могут видеть абсолютно все— в этом крутая сущность этой моды. Каждый из нас по несколько раз на дню пользуется статусом избранного, но без всяких решающих преимуществ. Мы вправе посмотреть, но не вправе дотронуться. Это кружево — предвестник наслаждения, которого никогда не будет.

— Потрясно! — выкрикивает Скиппи, точно в молодости.

Том, очевидно, собой доволен.

— Клара не носит брюки на бедрах? — спрашивает Джеф.

— Носила их даже в школу. А как, по-твоему, она захомутала меня?

Джеф после недолгого колебания чокается с ним.

— Пусть у вас все будет хорошо!

— За жениха и невесту! — выкрикивает Скиппи.

— А теперь кое о чем тебя спрошу я, — говорит Том Джефу, отставив рюмку. — Хочу спросить тебя уже давно: она спала с Вартецким или нет?

— И то и другое правдоподобно, — говорит Том. — Тем не менее ты нам не ответил.

Джеф выпивает, чтобы выиграть время. Он уже знает, что скажет Тому, хотя и чувствует, что в этом есть нечто злорадное, почти мстительное.

— Спала.

— Я так и думал, — спокойно говорит Том, но при этом негодующе качает головой.

— Тянулось это годы.

— Годы?!

Том роняет лоб на ладони. Джеф и Скиппи обмениваются взглядами.

— Что ты психуешь? — говорит Скиппи. — Это же доисторические времена.

— Вот потаскуха, — бормочет Том. — Проклятая потаскуха!

Нам, страхолюдинам, остальные люди кажутся не только красивее, но и самоувереннее, умнее, уравновешеннее и в целом счастливее, и мы обычно балдеем, обнаружив, что бывает по-другому. Когда, например, на свадьбе Тома Ева впервые видит Клару, она тотчас замыкается в себе. И я не одна, кому это заметно. Джеф несколько раз спрашивает ее о чем-то, но она не отвечает. Общается только с маленькой Алицей. Мы с несколькими одноклассницами идем к ней поздороваться и, главное, узнать, как она относится к такому скандальному сходству.