Жан Эшноз - У рояля

— Да, — снова согласился Макс, — только боюсь, что здесь бывает ужасно скучно.

— О! — сказал Бельяр, — это и в самом деле проблема. Ладно. Уже довольно поздно, думаю, нам пора возвращаться.

На обратном пути в свою новую комнату Макс снова встретил в коридоре Дорис. Проходя мимо него, она остановилась и улыбнулась:

— Не надо ли вам чего-нибудь?

— Нет, спасибо — уверил ее Макс, — все в порядке.

— Значит, вам удалось побывать в парке, вы видели, как там красиво?

— Великолепно, — подтвердил Макс, — нет, правда, здорово.

— Ну что ж, я вас покидаю, я закончила на сегодня работу. Желаю вам спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — сказал Макс, — спокойной ночи.

Они расстались, обменявшись продолжительными улыбками и многозначительно-лукавыми взглядами. Макс вернулся к себе. Не прошло и трех минут, как в дверь постучали. Это снова была Дорис, зашедшая под каким-то ничтожным предлогом — уборщица что-то здесь забыла. Некоторое время она напрасно искала эту вещь, затем вдруг резко обернулась и против всякого ожидания упала в объятья Макса. Вот так в одну прекрасную ночь Макс обладал Дорис Дэй.

Ночь любви с Дорис Дэй

На следующее утро Макс проснулся поздно и в одиночестве. Не открывая глаз и несколько раз перевернувшись с боку на бок, он смутно припомнил события прошедшей ночи. Появление Дорис было до такой степени невероятным, что он сначала подумал, что это был сон. Пробудившись окончательно, он открыл глаза, резко сел на постели и осмотрел простыни. Их состояние с убедительностью свидетельствовало о том, что это все-таки был не сон. Он откинулся на спину, натянул на себя одеяло и удовлетворенно вздохнул. Затем, пока он прокручивал в голове самые запомнившиеся моменты ночи, его посетила еще одна мысль. Он вспомнил: сегодня. Сегодня, по словам Бельяра, ему должны объявить о его участи.

В ожидании вердикта Макс постарался снова, как он это уже делал после операции, подвести итог своей жизни. На этот раз он более сурово, со всей строгостью допросил свою совесть, придерживаясь канонической формы. Итак, еще раз повторим: за свою жизнь я никого не убил, кажется, ничего не крал и, насколько мне помнится, не лжесвидетельствовал. Клялся редко. Я всегда старался посвятить воскресенье отдыху, а что касается моих родителей, то, по-моему, я делал все, что мог. Хотя у меня не было случая как следует вникнуть в вопрос прелюбодеяния, он все же остается, только в более общем виде, в том смысле, что не следует зариться на добро ближнего своего, включая его жену. Здесь, кажется, я был не всегда безупречен, хотя вроде бы ничего серьезного не было. Наконец, остается вопрос о божественном, к которому я в целом относился корректно. Скептично, но честно. Нетвердо, но с уважением. Да вот вроде бы и все. Согласен, иногда я выпивал лишнего, но, принимая во внимание мою профессию, я думаю, что у меня были смягчающие обстоятельства, и, кроме того, как мне кажется, в десяти заповедях нет прямых указаний насчет алкоголя. Что еще? В целом, думаю, можно сказать, что вел я себя довольно неплохо. Так что должно сойти. Да, все должно быть в порядке. Хотя этот парк… еще неизвестно, так ли уж там хорошо. Ладно, посмотрим.

Более или менее удовлетворенный этим обзором, Макс снова погрузился в просмотр фильма о своей ночи с Дорис. В сексуальном плане она была просто потрясающа, очень изобретательна, насколько он мог об этом судить в силу своего скромного опыта — два или три бестолковых романа да несколько шлюх. Он и не предполагал, что у нее может быть такое богатое воображение, хотя в этом деле, сколько ни мучайся, вряд ли придумаешь больше десятка, ну, в лучшем случае дюжины поз и их вариаций, а дальше все повторяется. Так, например, большую часть ночи она была занята тем, что делала долгий и удивительно изощренный минет; в то время, когда Макс еще слушал ее песни, никогда, глядя на нее, он ни за что не подумал бы, что она может доставлять такие утонченные наслаждения, хотя и обладает артистическим талантом. Такой он ее себе не представлял.

Макс все еще лежал в постели, предаваясь размышлениям, когда около полудня в комнату вошел Бельяр с необычным, хотя сдержанным, укоризненно-шутливым выражением на лице.

— Все в порядке? — спросил он. — Хорошо спали?

— Нормально, — ответил Макс, спрашивая себя, случайно не в курсе ли тот подробностей прошедшей ночи.

— Итак, — сказал Бельяр с внезапной жесткостью в голосе, — у меня есть результат, и я вам сейчас его сообщу. Вердикт вынесли сегодня утром.

— Давайте, — сказал Макс.

— Очень сожалею, но вас определили в городскую зону.

— Ну что ж, ладно, — сказал Макс, спрашивая себя, не явилась ли ночь, проведенная с Дорис, нарушением принципа раздельного проживания, который — трактуемый более широко — мог распространяться и на сексуальные отношения и повлиять на характер вердикта. — Ладно, — повторил он. Однако, несмотря на внешнее равнодушие к парку, а по сути — не более чем кокетство, происходившее из уверенности, что туда-то его и отправят, его охватило беспокойство. В сущности, ему ведь даже толком не объяснили, что это за штука — городская зона, да и что это за идиотское название, словно взятое со старого билета в метро?

— Честно говоря, я ничего не понимаю, — признался он. — Мне кажется, что это несправедливо. При той жизни, целиком отданной служению искусству, которую я вел, мне кажется, я мог бы рассчитывать на большую снисходительность.

— Видите ли, — смягчился Бельяр, — не скрою от вас, в приговоре всегда есть некий элемент произвольности. Он не выносится автоматически. Так часто бывает, можно сказать, так уж принято. К тому же мы должны соблюдать квоты, — добавил он, не уточняя.

— И что же, нельзя даже, — Макс закашлялся, — нельзя даже подать апелляцию?

— Никак нельзя, — сказал Бельяр, — как раз напротив, это совершенно не принято. Но не беспокойтесь, не смотрите на это слишком мрачно. К тому же, скажу вам по секрету, не так уж здорово все время торчать в парке, порой там становится ужасно скучно. Конечно, там всегда солнце, но согласитесь, что самое лучшее в солнце — это тень. А есть и те, кто вообще его плохо переносит, потом, конечно, они привыкают, но заметьте, им в любом случае ничего другого не остается.

— Ну, допустим, — сказал Макс, — но что это такое — городская зона?

— Это очень просто, — сказал Бельяр, — люди напридумывали о нем черт знает каких небылиц, но, в сущности, там не так уж плохо, да вы и сами увидите. Вас просто-напросто отошлют назад. Когда я говорю «назад», я имею в виду — в Париж.

— И до каких пор? — обеспокоенно спросил Макс. — Когда все это кончится?

— В том-то и дело, — сказал Бельяр, — что это не кончится. Это никогда не кончится, таков, если угодно, принцип системы. Напомню, если это может вас успокоить, что для тех, кто попал в парк, конца тоже никакого не будет.