Леонид Рябков - Два желания

Постепенно исчезал обслуживающий персонал Дома. Многие из санитаров были из местных, остальные жили в Дубоссарах. Дольше всех продержались врачи. Но однажды утром не стало и их.

— С-во-бо-да! С-во-бо-да! С-во-ло-чи! — несся в пять утра по коридорам лихорадочный торжествующий крик Петьки — Самоката. У него не было ног — по самые бедра, и в свое время он выпросил у мальчишек самодельный самокат на подшипниках, чтобы раскатывать на нем. За это и получил свое прозвище. — Все суки съ…лись!

Дом наполнялся встревоженным гулом и лихорадочным движением. Ломали дверь карцера, куда накануне упрятали буйного. Безотказную хохочущую Любку — три дауна, истекая похотью и слюной, повели в комнату. Пока была власть, любовь в Доме пресекалась и каралась мгновенно, влюбленных сразу разлучали и переводили в другие Дома. Кто-то взламывал двери аптеки и кабинета главврача. Ветка не могла усидеть на месте, но Аурика уже куролесила на коляске по коридору. Поэтому она подтянулась к краю кровати и стала потихоньку сползать на пол. Путь до двери — по исхарканному, выщербленному полу — предстоял неблизкий. Помогая себе здоровой рукой, она подтягивала к животу сначала другую, изувеченную руку, затем маленькие скрюченные неподатливые ножки. Потом опять: руку выбросить вперед, затем — другую, подтянуть искалеченные ноги…

Такого она никогда не видела. Блаженные носились по коридору, круша все на своем пути, выламывая все двери. Из соседней палаты слышалось возбужденное мычание «овощей». Кого-то уже с надрывом били головой о стену…Вдруг Ветка увидела Семеныча. Сначала она его не узнала. В конце коридора стоял военный — в красивой черной форме, в погонах, с галунами на рукавах кителя и лакированных, начищенных до блеска, ботинках. Вытянутый вверх околыш фуражки делал его лицо суровым и мужественным. По щекам катались желваки, в руках он держал двустволку завхоза, поднятую к потолку. Раздался выстрел.

— Ти-хо! — Зычно перекрыл хаос Семеныч. — Всем тихо!

Наступила тишина. Все застыли на месте. Семеныч опустил ружье и стал говорить уже негромко.

— Значит, так! Бардак отставить! Мы теперь в свободном плавании, но беспорядка я не допущу!

— А т-ты кто та-кой? — протяжно затянул уголовник Сулима. Он пошел вразвалочку к Семенычу, выбросив вперед исчерканную синей тушью руку с разбросанными в разные стороны пальцами. — Власти захотелося? Воля сичас! Понял, красный?

Семеныч с каким-то даже безучастным видом опустил на голову рецидивиста приклад. Тот вдруг заматерился тоненьким голоском, прижимая руку к темени. Из-под его узловатых пальцев закапала кровь.

— Все приводим в порядок! Сейчас же! — Семеныч цепко окинул взглядом стоящих в коридоре. — Назначим дежурных. Всем, кто не в состоянии самостоятельно одеться, помогают другие. Трое идут со мной в столовую, посмотрим, что осталось из еды. Готовим завтрак. Работаем вместе! Увижу, что кто-то кого-то обижает… — он погрозил дулом ружья. — Смотрите у меня! Все делаем в темпе! Аврал! По-моему, на улице что-то затевается…

Все разом зашевелились, больные бросились исполнять приказ человека в форме. У них, у психов, подчинение было в крови, оно вбито в их головы многолетним матом санитаров и неизбежным наказанием за малейшее непослушание. На кухне почти ничего не осталось. Перекусили вчерашним хлебом и чаем. После этого всех неходячих вывели во двор. Отперли ворота и Семеныч шагнул на улицу. Остальные пытались высмотреть, что же там творится.

На улице никого не было видно. Лишь во дворах суетились люди, перетаскивая в подвалы скарб и еду. Слышен был лишь автоматный треск, перемежавшийся одиночными выстрелами.

— Так, вы двое со мной, — кивнул головой Семеныч своим соседям по палате. Люди выскочили и понеслись огородами вниз к Днестру. Странно, но остальные остались во дворе. Никто не шевельнулся и не попытался выбежать на улицу. Напряженно слушали отдаленную стрельбу. Над ними низко пролетел самолет. Ветка сидела на крыльце, ей ничего не было видно, но стало страшно. Неизвестность пугала. Рядом сидела Степанида и протяжно выла.

Семеныч вернулся через полчаса.

— Значит так, — начал он громко, обращаясь ко всем. — Там! — Он показал рукой на Днестр, — начинается заваруха! Сидим тихо. Самых тяжелых и больных прячем в подвале. Остальным — лопаты в руки, и копать окопы. Будем прятаться! Не дай Бог обстрел. Быстро! Ко мне обращаться по имени-отчеству: Николай Семенович! Поняли!

«Овощей» и самых убогих сгрузили в тесный подвал. Кто мог, копал ямы. Семеныч дежурил на улице. Ветка продолжала сидеть на крыльце. Так прошло несколько часов.

Послышалась сначала редкая, а потом все более учащающаяся канонада. Затем — отдаленные взрывы.

— Всем в укрытие! — скомандовал вбежавший во двор Семеныч.

Всех неходячих понесли в окопы. Подхватили и Ветку. Не особо церемонясь, ее больно кинули на дно ямы. Рядом упала Степанида. Ветка лежала лицом вверх и смотрела на свинцовое небо. Там барражировал маленький, похожий на детский, самолетик. Постепенно он увеличивался в размерах и Ветке казалось, что он летит прямо на них. Что-то черное отделилось от самолета и стремительно понеслось к земле. Раздался протяжный истошный гул, а затем вдали что-то заухало. Канонада продолжалась. Под Веткой затряслась земля, а с насыпи посыпался песок. Степанида, ни на секунду не останавливаясь, продолжала протяжно выть. Не выдержала и Ветка: навзрыд заплакала. Плач слышался и из других окопов. Вдруг прямо во дворе, метрах в пяти от них, в небо поднялся черный глинистый столб, осыпав всех земляной крошкой. Ветка почти перестала слышать. Только ощущала всем телом дрожь земли.

Когда это закончилось, Ветка не смогла бы сказать. Ей казалось, что лежит она здесь, на дне этой ямы, маленькая и беззащитная, всю свою жизнь. Ей хорошо и безопасно. Ее убаюкивают небо и мысли о брате, который придет и спасет ее. Это успокаивало.

Наконец, чьи-то руки грубо подняли ее и Степаниду и понесли к крыльцу. Ветка не удивилась, что уже стало смеркаться. Семеныч стоял неподалеку и о чем-то негромко говорил с усталым военным в грязном камуфляже. Усталость чувствовалась даже в его руках, лежащих на автомате.

— Не пойму я вас что-то, Николай Семеныч, — говорил тихо военный. — Через полчаса сюда войдут молдаване. А вы в форме. Вас могут не пощадить. Вы ведь вполне здравый, да к тому же — военный человек! Идемте лучше с нами!

— Нет, извините, товарищ капитан! Эту форму я кровью заслужил. Никто не вправе ее снять. Может, только с мертвого… — покачал головой Семеныч. — Как же я их брошу? — Он кинул взгляд, как показалось Ветке, прямо на нее. — Они же беспомощны, пропадут. А так еды раздобудем… Как-нибудь проживем…