Вера Афанасьева - Конец света. Русский вариант

– Я хочу поставить перфоманс, гигантский спектакль на пленэре, сценой для которого должна стать Страна. Или хотя бы та её часть, которая понимает, что такое конец света. Разумеется, речь идет о мистификации, об игре, об иллюзии, о том, что все будет понарошку. И главное тут – чтобы никто не догадался, что это всего-навсего постановка, чтобы все поверили в то, что это правда. Иначе смысла нет. Действие должно быть максимально правдоподобным, а самый правдоподобный спектакль – это фильм. Поэтому я и решил обратиться именно к кинорежиссеру. Театральщики склонны перегибать палку, слишком много надрыва, да и техника совсем другая.

– А как же люди?

– Мы никого не будем лишать имущества, крова, здоровья, никого не будем убивать. Мы просто поиграем с людьми в страшную, но интересную игру, обманем весь мир, почему бы и нет?

– Но ведь кто-то может просто умереть от страха.

– Где это вы видели тех, кто умирает от страха? В том-то и дело, что людей трудно напугать, от страха никто не умирает. А уж в наши времена – и подавно. Никто ничего и никого не боится: ни бога, ни чёрта, ни власть, ни других людей. Напротив, люди хотят страха, используют любую возможность, чтобы его получить. Общество давно лишило людей возможности бояться, оставив им лишь легкие опасения по поводу всякой социальной чепухи. А ведь страх – природный, основной инстинкт. Вот я и дать людям эту возможность. Но уверяю вас, если кто-то и напугается, то совсем немного, не больше ребенка, смотрящего фильм ужасов. Но большинство получит удовольствие.

– У вас мания величия.

– Вовсе нет, я просто хочу сделать то, что должен.

– А сами-то вы почему не беретесь за режиссуру?

– Есть вещи, которые сам я сделать не могу.

– Вы хоть представляете, каких это потребует денег?

– Моего подземного ресурса с лихвой хватит на всё. Кроме того, я организовал наземный концерн и надеюсь получить кое-какую прибыль.

– Что будете продавать, индульгенции?

– Поверьте мне, перед концом света можно будет многое что продавать, вплоть до билетов на космические корабли, увозящие на безопасные планеты. Но главное, конечно, средства защиты. Гордыня ведь, и многие искренне полагают, что от конца света можно спрятаться в подземном убежище или в противогазе. Но мои специалисты придумали гораздо более хитрые штуки. Про ракеты, разумеется, я пошутил.

– Но зачем вам перфоманс? Для мистификации вполне достаточно медийной шумихи. Вам куда дешевле обойдется покупка нескольких газет и телеканалов, которые будут писать и показывать все, что вам заблагорассудится. И даже покупать не надо, достаточно ангажировать.

– Вы меня удивляете. Ну кто в наше время верит газетным новостям, а тем более у вас? Все же открывают газеты со словами: ну-ка, поглядим, что они ещё тут наврали. Чтобы мир поверил, необходимо, чтобы в реальности действительно что-то происходило, и были тому свидетели. Но не это главное. Считайте, что таким образом я хочу войти в историю.

– Но почему именно наша Страна? Мало, что ли ей досталось?

– Во многих смыслах она оптимальна

– Но в любом случае, все это пахнет криминалом, и будет стоить мне имени, а скорее всего, – и свободы.

– Моя деятельность не более криминальна, чем любая нынешняя. Что же касается вас, то, конечно, ваше имя должно держаться в глубочайшей тайне. Вы займетесь этим проектом инкогнито, и кроме нас с вами никто не будет знать об этом наверняка. У вас будет чистейшее алиби.

– Но в чем тогда моя заинтересованность, если даже славы у меня не будет?

– Вы получите хорошие деньги. И после того, как все закончится, а проект рассчитан немногим более чем на полгода, вы сможете снять такой фильм, какой захотите. Кстати, сейчас этим своим разговором я дарю вам оригинальный сюжет: вы можете снять фильм и об этих событиях. А я помогу вам. Но главное – никто и никогда на свете не ставил спектакль для такой огромной и сложной аудитории. Разве этого мало?

Никола Сергеевич молчал.

– Решайтесь, именно сейчас самое подходящее время – публика подготовлена. Вы можете потребовать всё, что вам необходимо для постановки. И всё будет тут же сделано, на проект уже сейчас работают тысячи людей. Начать предполагается в ночь на двадцать второе июня.

– Как войну. А закончить?

– Двадцать второго декабря. Подумайте: никогда и ни у одного режиссёра не было столь многочисленной, заинтересованной и впечатлительной публики. Вы получите огромное удовольствие и невероятный, ни с чем не сравнимый опыт. И это ваш последний шанс сделать нечто необыкновенное.

– Что я должен сделать, если соглашусь?

– Немедленно приступить к работе. А для этого под благовидным предлогом уехать из столицы и укрыться в специальном месте. И никому ни слова.

– Смогу я предупредить родных, чтобы они не волновались?

– Ни в коем случае. Что знают двое, то знают все. Мне нужна абсолютная тайна.

– Я могу подумать?

– Нет, у меня нет времени.

– Что будет, если я откажусь?

– С вами ничего, но вы дадите мне клятву молчать.

Никола Сергеевич задумался. Он всё про себя знал и давно научился говорить себе правду. Да, он и в самом деле слегка не дотягивал до гениев. Это было то крохотное «слегка», которое отличало талантливого Зощенко от гениального Гоголя. Да, у него есть вкус, ум, способности, но недостает нравственного закона внутри, заставляющего художника делать так, как должно, а не так, как хотят другие.

А он всегда делал так, как хотят другие. И дело было вовсе не в трусости, не в страхе перед властью – не боялся он никого, а в желании нравиться всем. Как там у Бэкона? Призрак театра, фантом, заставляющий изменять себе во имя успеха. Это сильно снижает планку, и он сам её снизил. А ум и талант, работающие не в полную силу, умаляются. Да, он знает, что его песенка спета, оттого ему так и плохо в последнее время. Да, он разменялся, распылился, рассеялся, сделал много хорошего и интересного, но ничего – превосходного и поразительного. Талант нельзя пропить, но его можно растратить и проиграть. Да, это его последний шанс сделать что-нибудь выдающееся.

– Ваше слово?

– Я отказываюсь. И даю клятву.

– Что ж, свободу выбора отменит только конец света. Очень сожалею, вы подходите мне. Но не буду вас задерживать.

Самаэль нажал кнопку.

– Лиля, проводи гостя. До свидания, господин Яхонтов.

– Прощайте.

Вошедшая Лиля снова выглядела мышью, но это уже не волновало режиссера. Никола Сергеевич поклонился Самаэлю, вышел из кабинета, протиснулся в узкую дверь приемной и пошел за девушкой.

– И всё-таки их две. Просто обеих зовут Лилиями, вот и все. А в комнате есть тайный выход. Боже, скучно как.

На это раз лабиринт закончился быстро. Режиссёр сделал двадцать шесть поворотов, семнадцать подъемов и спусков, но почти не заметил их, потому что какая-то смутная мысль, какое-то невнятное воспоминание тревожили его, обещая разгадку чего-то важного, но чего, он тоже понять не мог. Он попрощался с девушкой и вышел на улицу. Солнце скрылось, затуманилось, пошел мягкий снег. Славно было, чудесно, лучше прежнего.