Роланд Харингтон - Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских

Россия в настоящее время является демократической республикой, но в прошлом была в разные периоды скандинавской колонией, монгольским протекторатом, абсолютной монархией и коммунистической диктатурой. Страну в настоящее время возглавляет Владимир Путин, бывший агент советской тайной полиции «КГБ», о котором внешнему миру известно очень мало.

Харингтон, проживающий в собственном доме на Мейпл-стрит, преподает на славянском отделении Мадисонского университета. Темой его книги «Симбиоз славянских сибаритов», как и ряда научных публикаций, является средневековый русский политик Мальволий Скарлатти, занимавший высокие посты в администрации Ивана Грозного. Харингтон разведен. Он отец двоих сыновей, которые живут с матерью, замужем вторым браком, в Беверли-Хиллз, штат Калифорния.

Будущий царь приехал в Никсонвиль в 1990 году. В 1992 году он баллотировался на пост члена муниципального совета как независимый кандидат, но безуспешно. Предложенная им избирательная программа предполагала массовую миграцию населения Никсонвиля в Россию с целью создания там благоустроенных жилых комплексов и очистки местной окружающей среды.

«Никсонвиль куриер» взяла эксклюзивные интервью у коллег Харингтона по славянскому отделению. Лектор Альфред Вальдшнеп отозвался о нем как о «крупном ученом и красивом, хорошо сложенном мужчине». Адъюнкт-лектор Людмила Булганина выразила надежду, что как царь Харингтон проведет в жизнь политику ее дяди Николая Булганина, занимавшего в середине прошлого века пост премьер-министра СССР. Секретарь Янка Кохутова отказалась ответить на вопросы вашего корреспондента, сделав вид, что не понимает английского языка.

Студенты Харингтона отзываются о нем как о «строгом преподавателе», который на лекциях любит использовать многосложные слова. Ряд из них выразили надежду, что он «останется в России, потому что всегда всех заваливает».

В ответ на запрос «Никсонвиль куриер» Селест Эдинбург, пресс-секретарь канцлера Мадисонского университета, заявила, что Харингтон превзошел по количеству написанных им книг всех своих коллег. «Наш преподавательский состав полон талантливых людей, — отметила она. — Благодаря им имя Мадисонского университета известно во многих странах мира. Канцлер гордится достижениями наших профессоров в их деятельности на избранных ими поприщах».

«Никсонвиль куриер» взяла телефонное интервью у бывшей жены Харингтона, Сузан Флекс. Г-жа Флекс прокомментировала его решение взойти на русский престол в выражениях, которые невозможно цитировать в семейной газете.

Попытки связаться с Харингтоном по адресу его электронной почты были безрезультатны.

Гости съезжались на квартиру в Атеистическом переулке. Комната с портретами Кроули и Купера наполнялась нарядно одетыми дамами и мужчинами. Старые советчики, новые русские, бывшие рабы перестройки — здесь были все, кто чем-то блещет в столице-голубице. Мелькали взволнованные тела и лица. Одни из визитеров порывисто вздыхали, другие порывисто зевали. Время было раннее: 8 часов утра.

Никто в квартире не знал, почему тридцать семь с половиной человек избранного московского общества пришли сюда на заре-красе.

Никто, кроме меня.

Мало-помалу порядок установился. В разных концах комнаты образовались группы. Зашумели разговоры и споры — тут сонные, там оживленные.

Водолейка обходила гостей и предлагала им ордьовры. Больше всех угощался я: от предстоящих исторических событий у меня разыгрался аппетит.

Проглотив порядочное количество порций, уселся на привычное покойное кресло и начал внимать шуму светского сборища. Если вы хотите стать царем, то у вас на макушке должны торчать ушки. Монарх обязан быть в курсе общественного мнения!

Водолей возмущенно внушал Тамаре Гордеевой:

— Решение правительства Москвы снести гостиницу «Интурист» — пример безответственного отношения к харингтоновским местам!

— Не харингтоновским, а царским, — качала перьями писательница.

Отец Спартак, стоявший по другую сторону от Тамары, поправил на груди орден «Знак Почета» и литературно улыбнулся.

— Вы, матушка, сказывают, романы сочиняете, как великий мастер слова Вениамин Александрович Варикозов, здесь тоже присутствующий. Позвольте сюжетик вам предложить, из жизни нашего колхоза. Про шпионов-баптистов и детский садик, в котором они работают воспитателями.

Горемыкин, пришедший на утренник с Милицей, то есть Минервой, истово шептал Пеликанову:

— Ходят слухи, что Его Величество собирается учредить орден «Кот ученый» для преподавателей вузов. Так хочется верить, что это правда!

— У преподавательниц будет свой орден, по названию «Кошка ученая», — улыбнулся я.

Горемыкин чуть не грохнулся от восторга.

Константин Клюшкин, которого я простил, как Николай I Пушкина, декламировал Пирсу Ле Мезюрье стихи из нового поэтического сборника «Кайся, Каин!»:

Пирс, по слабому знанию русского языка понявший из стихотворения лишь слово «КГБ», начал рассказывать Юдашкину про усилия, прилагаемые президентом Кампаорэ к реформе разведслужбы Буркина-Фасо.

У окна, где восходящее солнце вливало в комнату радостный розовый свет, Андрей Гурецкий набрасывал эскиз для монументального полотна «Сбор Когорты Верных императора Роланда I во вторник 15 июня 2003 года на квартире Г. Т. и Р. Ф. Водолеев».

Передо мной застыл тот самый Водолей и вопросительно посмотрел на меня сквозь очки.

— Ваше Величество! К вам кто-то пришел. Вроде бы иностранец, но боюсь определенно сказать.

Я вскочил с кресла, не касаясь подлокотников, — дала о себе знать спортивная форма, — и вышел в переднюю. На пороге переминалась оборванная фигура с чайником на голове.

Ба! Да это же Матт Уайтбаг — американский юродивый.

Я великодушно и педагогично выразил удовольствие от его появления на том прекрасном русском языке, на котором научу говорить всех моих подданных.

— Здравствуй, дружок. Я не был уверен, получил ли ты приглашение на утренник. Мои придворные отправили его по адресу «Поварская улица, двор дома № 26, второй мусорный бак направо».

— Спасибо, сэр, что вспомнили меня. Вы наполнили мою жизнь смыслом! Благодаря вам я живу и страдаю в Москве, историческом центре юродства. Сегодня я чувствую себя, как Наташа Ростова на первом балу. Или как Анна Курникова на первом Уимблдоне.