Леонид Билунов - Три жизни. Роман-хроника

Я был уже почти на самом верху и мысленно прикидывал, как скину рюкзак и вытащу брюки и куртку, и в этот момент отвлекся и перестал следить, куда ступаю. Ощущение было такое, словно тонешь: так быстро я проваливался вместе с лыжами, палками и рюкзаком в этот свежий пушистый снег, такой нестрашный, совершенно белый, но такой твердый на ощупь. Когда падение прекратилось, я прикинул: мой сугроб был не меньше трех метров глубиной. Самое неприятное, что я не успел раскинуть руки, и плотный снег прижал их к телу. Так, наверное, чувствует себя спеленутый ребенок, с той только разницей, что ему тепло в его пеленках, а я сразу же стал промерзать до костей в моей насквозь мокрой летней одежонке. Я весь ушел в снег, вместе с лыжами и рюкзаком, он сомкнулся вокруг шеи, и снаружи торчала одна голова. Никакой опоры под ногами и совершенно не за что (и нечем) ухватиться по бокам. Это было хуже, чем пойти на дно: вода выталкивает, снег поглощает.

Я не раз был в худших ситуациях, но там моя физическая сила, моя воля и стремление выжить были той опорой, которой мне здесь не хватало. Кругом не было ни души, и хватиться меня могли только к ночи или завтра. Я специально не сказал своим домашним, куда иду, чтобы их не пугать. Я вспомнил, что раньше, в тюрьме, мне, в конце концов, и терять было нечего, кроме собственной жизни. Теперь у меня есть семья, дочь, бизнес, от меня зависят десятки людей. Глупая смерть!

Так я сидел с минуту в своей дыре, в полном отчаянии, и можете себе представить, что меня спасло? Я вспомнил сказку про двух мышей, попавших в сметану. Одна покорно сложила лапы и пошла ко дну, другая стала отчаянно барахтаться и сбила масло. Я с трудом согнул правую ногу и попытался осторожно нащупать замок крепления левой лыжи, чтобы наступить на него и освободить из западни мой ботинок. Легко сказать наступить: правая нога тоже была вставлена в тяжелый несгибаемый ботинок, а на ботинок надета длинная лыжа, надежно защелкнутая хитроумным замком. И все это со всех сторон схвачено оседающим под собственным весом сугробом на глубине больше двух метров. Я стал двигать ногой, вращая лыжу и ботинок вокруг их оси, чтобы в снегу образовалось пустое пространство для маневра. Конечно, был риск провалиться еще глубже, но ведь что-то меня остановило? Ведь я бы мог проваливаться дальше? Значит, подо мной снег плотнее. Через минуту кропотливой работы я смог повернуть правую лыжу настолько, чтобы завести ее за левую. Я как будто весь переселился в мою правую ногу и сквозь толщу снега почти что видел, как поворачивается огромный пластмассовый ботинок, носок опускается на несколько сантиметров, и вот уже правая лыжа нащупывает замок крепления левой. Несколько секунд, и мне удалось нажать на замок и вытащить ногу. Остальное было не так сложно. Ногой я расстегнул другой замок и стал отчаянно утаптывать снег подо мной. Тут и лыжи оказались полезными, снежная масса опиралась на них как на подставку.

Выбравшись наружу, не попадая зубом на зуб от холода, я быстро переоделся в сухой теплый лыжный костюм и, оставив лыжи с палками в сугробе, швырнул туда же мокрую, заледеневшую как латы футболку со штанами, которые только что жгли огнем мою кожу, и бросился бегом вниз по склону в своих неприспособленных для бега огромных, как ведра, лыжных ботинках, стараясь держаться поближе к деревьям, где меньше риска опять провалиться.

Через десять минут я уже входил в ближайший ресторанчик и сразу заказал горячее вино, которым славятся эти места. Делается оно так: кипящее красное вино поджигают, а когда жженка погаснет, добавляют немного кирша (вишневая водка), сахару, ломтики апельсина и палочку корицы — запоминайте этот простой рецепт, дарю его вам, мои русские читатели! Ничто не может согреть тебя лучше, особенно после такого приключения. Помнится, я выпил один за другим три стакана и, согревшись, отправился в отель.

Дома я рассказал об этом случае только через год.

— А что же будет со всем этим в летнее время? — спросила Галя.

— А летом мы устроим там рыбную ловлю или, когда можно, охоту. В долине, где зимой были лыжные прогулки, летом раскинется замечательный гольф. Соберем ботаников — специалистов по деревьям и травам, будем устраивать походы по грибы и за ягодами, экскурсии для знакомства с богатой местной флорой. На Украине растет самый крепкий турецкий табак — организуем производство знаменитых когда-то махорок, которые наверняка придутся по вкусу любителям. Сейчас во всем мире растет интерес к лекарственным травам, который, впрочем, никогда не угасал ни на Украине, ни в России, ни в Сибири, даже в советское время. Мы устроим магазины лекарственных трав, издадим по-украински и по-русски книги, рассказывающие об их свойствах. Многие из наших трав почти неизвестны в мире, и мало кто о них знает.

— Неужели у нас по деревням не осталось двух-трех ведьм? — спросил я как-то своего приятеля, живущего на Украине.

— Найдем, если нужно, — обещал он мне. — Только б их не напугать.

— А ты не пугай, — попросил я его. — Засади за полезную работу. Пусть нам травы собирают! И самым серьезным образом. Вспомнят опыт своих бабушек.

Мы раскопаем старые легенды этого края. Не здесь ли где-то жили родственники самого Дракулы? Заново перечитаем Гоголя. Найдем кого-то с хорошим пером, чтобы написал нам историю этих мест для туристов.

Картина курорта полностью сложилась у меня в голове. Это был четкий, хорошо обдуманный план, подкрепленный документами и мировым опытом, накопленным в этой области. Не говоря уже о фантазии — моей и моих друзей. Оставалось найти средства и приступить к делу…

— А если этот твой проект не удастся? — осторожно спросила Галя. — Ты ведь расстроишься! Я тебя знаю…

— А зачем бы ему не удаться? — удивился я.

— Ну, мало ли… Когда это связано со многими людьми… Расстроишься, перестанешь с нами разговаривать…

— Я? Да ни за что! — возразил я. Но потом добавил, подумав: — А если и расстроюсь, то ненадолго. Не получится этот — придумаю что-нибудь другое!

И все вспоминается мне жизнь вторая.

Целые толпы разных людей, характеров и судеб. Тысячи историй и самых хитроумных изобретений, чтобы не пропасть, чтобы выжить в этом особом мире — в тюрьме, под следствием, в лагере, в изоляторе. Большинство из них даже не понимали, где они находятся, им было в сущности все равно, где быть: там или на воле. Считанные единицы по-настоящему стремились на свободу.

В 1978 году пришел я во Львовскую тюрьму. Я был под следствием, уже который раз. С матрасом в руках вошел в большую хату и остановился. Огляделся вокруг, увидел, что знакомых лиц нет.

Со шконки возле окна раздался голос: