Джон ОФаррелл - Это твоя жизнь

Как вот в прошлом году, когда надо мной издевался Кевин Фрейзер. Учитель со мной об этом побеседовал и сказал: «Тебе нечего бояться кроме самого страха». А потом улыбнулся мне и говорит: «Понимаешь?» А я кивнул, и все мне было ясно. Нечего бояться, кроме страха. Ну и кроме того, что Кевин Фрейзер мне врежет, думал я, этого тоже все-таки стоит бояться. Или что будет меня пинать, когда упаду. Как-то все же такая перспектива довольно-таки пугала. Или что он мне заломит руку за спину и отнимет обеденные деньги, а мой ранец закинет на гараж. Вообще, чем больше об этом думаю, тем больше кажется, что мистер Сток меня совсем не понял, потому что я боялся не страха, а конкретно Кевина Фрейзера.

Но если ты чего-то боишься, что на самом деле не страшно или не опасно по-настоящему, в таком случае надо заставить себя это сделать. Если, конечно, у тебя не фобия или что-то такое, потому что тогда совсем другое дело. Это общепризнанное медицинское состояние, и таким людям нужен чуткий совет, чтобы они сумели его перебороть и взять себя в руки.

Большинство людей не достигают того, о чем мечтают, потому что так и не находят мужества сделать реальный шаг. Это как в песне: «Человеку нельзя без мечты, без мечты не сбываются сны». Хотя мне часто снится, что я в Арндейлском центре [60] Торговый центр в Манчестере. совсем без одежды, но лучше уж пусть такой сон не сбывается, нет уж, спасибо.

— Вообразите, вот если бы в «Звездном пути» был персонаж, полу-Вулкан, полурыба… — со смешком объявил я в микрофон, тряся в недоверии головой от глупости подобной мысли. — Он вроде бы почти всегда в своем уме, кроме случаев, когда прямо под носом у него появляется крючок с червячком… Тут рыбная сторона его натуры не устоит, правда? «Хм, забавно, капитан, кажется, огромный ржавый крюк прорывает мне щеку и у меня обширное внутреннее кровотечение…»

Ухватив рукой шнур, я уронил микрофон и поклонился в ответ на заслуженные аплодисменты. Микрофон был замаскирован под головку душа, а единственным зрителем было мое отражение в большом треснутом зеркале над умывальником. Я понятия не имел, то ли номер убийственно смешной, то ли это высосанная из пальца чепуха. Ясное дело, что никакого Вулкана не существует, а рыбы не говорят. Конечно же, зрители за километр заметят этот изъян в моих рассуждениях. Новый материал казался поначалу очень смешным, когда я его записал, но потом пришлось продумать другой вариант — не теряю ли я рассудок. К тому же разве «Звездный путь» не устарел и не стал эстрадным клише? Перспективные юмористы двадцать первого века не делают номеров по «Звездному пути». Они делают номера на тему «Звездный путь, новое поколение».

Я уже переписал интермедию раз двадцать, и оттого, что текст был теперь разорван на куски и склеен скотчем, легче читать его не стало. Психолог сказал бы, что у меня приступ паники, но паника — штука скоротечная, тогда как мой перманентный ужас следовало назвать иначе — марафон паники. И хотя до концерта оставался еще целый месяц, моя голова, как кастрюля-скороварка, уже не выдерживала давления, и я чувствовал, что надо отказаться от всей этой затеи. По сути, я был на грани, когда наткнулся на свое имя в воскресной газете. Критик в разгромной статье о ситуации с юмором в Великобритании по ходу дела обронил: «И даже Джимми Конвей уже не такой забавный, как раньше». Что?! Да как он смеет! Что этот мерзавец себе позволяет? «Джимми Конвей уже не такой забавный, как раньше». Я был совершенно такой же забавный, как раньше, то есть совсем не забавный. У него нет никакого права так обо мне писать, пока он меня не видел. Мне нанесли моральный ущерб в особо крупных размерах. Ну, погоди, решил я. Ты возьмешь свои слова обратно, когда у меня весь лондонский «Палладиум» будет кататься по полу со смеху. А потом я сел и постарался придумать, какие же ужасно смешные и оригинальные шутки заставят валяться со смеху весь лондонский «Палладиум», и меня снова накрыла волна страха и паралича.

Стоял благоуханный август, и тусовочная жизнь, казалось, замерла. Сифорд заполонили дикари, которые гасили обгоревшую кожу литрами холодного пива. Простой выход на улицу уже требовал усилия. Меня узнают, придется изображать дружелюбие и бодрость. Решимость отпускников напиться превращала их фамильярность в чистое хамство. Как-то вечером по пути домой меня остановил пьяный тип, жующий кебаб, с таким здоровенным пузом под футболкой клуба «Челси», что я невольно подумал, вряд ли он за них играет. Пьянчуга скалился и тыкал в меня пальцем, изо всех сил подбирая слова, чтобы описать мой статус кумира.

— Гы! Ты, что ли, тот хрен с этого, как его там? — он схватил меня за руку, чтобы я не удрал, пока он не покажет добычу приятелю. — Слышь, Терри, это же тот самый хрен с этого, как его!..

— Во, блин, ну точно! Слышь, братан, ты это, давай-ка, скажи «Кстати о гибких дисках!».

— Нет, спасибо.

— А ну говори!

— Не хочу.

И тут их восторг сменился гневом, потому что я нарушил обязанности знаменитости.

— Тебе, что ли, западло, ты, цуцик сраный?!

И он ударил меня по губам с такой силой, что я неуклюже упал и треснулся затылком об асфальт.

— Мягкий как говно! Кстати, о гибких дисках! — И они заржали, бросив меня со вкусом крови на зубах.

Какое-то время после этого я чувствовал себя дома как в осаде — одинокий, запаршивевший, небритый, с психованной псиной под боком и стопкой чистых листов перед глазами. Чтобы сойти с ума, много времени не надо. Моей единственной связью с человечеством была Тамсин, если только она годится для такой роли. Теперь колец у нее в губах было столько, что можно вполне повесить пару занавесок. Я начал ежедневно нанимать ее для прогулки с Бетти, чтобы самому вообще не выходить.

— Как там твоя мама? — спросил я как-то.

— Нормально, — буркнула Тамсин, видимо разозлившись, что я предпочитаю говорить о Нэнси, а не о ней.

Судя по всему, ей опять пора было на прием к собаке-психиатру. Нэнси обнималась с Бетти так, будто они сто лет не виделись, хотя только что провели час вместе. Ладно, Бетти, вытаскивай блокнот и надевай очки.

— Хорошая собачка, умная собачка, — сказала Тамсин, плюхаясь на диван. — Бетти, как ты считаешь, твой папа не станет ругаться, если я попрошу его об одолжении?

— Ну, я не могу сказать, пока не узнаю, в чем дело.

Тамсин еще немного поборолась с Бетти, которая столь энергично вылизывала ей лицо, что я испугался, как бы собака не подхватила столбняк.

— Я вот тут думала, может, привести к тебе на концерт Кельвина, — сказала Тамсин, глядя в глаза собаке. — Вот если бы ты потом как бы случайно подошел, поздоровался и поговорил со мной, а я бы тебя познакомила с Кельвином, он, может, заинтересовался бы мной.