Николай Ивеншев - Дубль

В доме напротив то гасли, то зажигались окна. Володя ложился на свою кровать, и перед ним ясно проплывала вся круговерть сегодняшней экскурсии, сегодняшней и прошлых: отшлифованные ногами зевак мраморные ступеньки, подступы к Парфенону, звонкий театр в Эпидав- ре, огрызки стадиона в Дельфах. Королев с мутным чувством думал о своей семье. Он привезет им один только этот дурацкий корейский магнитофон.

Это — думы мельком. Но то и дело в разгоряченном мозгу — как можно сочетать горячность и вялость? — он натыкался на Наташу. Придет?.. Конечно, придет. Ну и что? Чай! Прежде всего чай! «А потом, — думал Володя, — выйдем на террасу, и я обниму ее за плечи, поцелую в шею. Там видно будет. Может быть, и это». Королев соскучился по женщине.

Даже если этого не будет, все равно. Ведь само желание этого — уже удовольствие.

Королев все больше нервничал, курил одну сигарету за другой, выскакивал наружу, на воздух, потом бежал в ванну чистить зубы. От постоянного курения без передыха во рту было мерзко.

Только в два ночи в дверь стукнуло. Она. Она — вся в слезах. Королева как ножом саданули. Так и есть: прощальная ночь с греком. Везет навоз Пегаса.

И ему сделалось так худо, захотелось тут же вытолкать лживую красотку в коридор.

Наташа жалко всхлипнула:

— Может, я… к себе?

— Нет уж! — Королев очухался. — Обещала — так заходи!

На террасе Наташа опять сдавленно зарыдала. Оказалось вот что. Она тоже приобрела себе шубу. Недостающие доллары ей предложил Валера, оператор с расплывчатыми глазами. Франт. И вот сегодня после ужина она пошла к себе в номер переодеваться. Неожиданно в комнату влетел Валера. И тут же — в лоб: «Возвращай должок. Мне надо для семьи подарок покупать!» Пьяненький Валера, но не очень. Больше притворялся. А откуда доллары? «Ты знаешь, чем расплачиваться», — нагло заявил он. И тут же толкнул ее на кровать… И она не пикнула.

— А ты, а ты потом поехала к греку. К профессору? — Королеву не хватало воздуха.

— Я поехала к греку. К профессору. И там плакала. Да, грек порядочный. Он в миллион раз лучше наших подлецов.

— Я ведь тоже «наш».

— Я ник — кому не верю.

Королев понял, что все пропало, что очередной кувшин раскололся в эту ночь. Эти очередные черепки не соберешь. О проклятые, пролитые нектар и амброзия!

— Давай я разбужу эту сволочь, врежу ему.

Конечно, у них с франтом разные весовые категории,

но Володя злой.

Наташа запротестовала:

— Ради всего святого, никому ни слова!

Розовая женщина с вишневыми глазами сидела возле Королева в самолете. Самолет окунался в фиолетовое небо, как в чернила влетал. Володя подумал: «Излечился ли я от своей чудной болезни?» Лениво ответил сам себе: «Теперь это неважно. Эвхаристо, Греция! Вот она, эта женщина, с которой ему было все‑таки хорошо. Она летит к своим сковородкам». Он верил и не верил в будущую встречу с ней. Получается компьютерная «Дама с собачкой». Если не встретятся, то со временем напрочь пропадет желание любить и быть любимым. Иссяк же на Парнасе Кастальский ключ, как бы ни воспевали его поэты. Может, кто‑то из них двоих преодолеет‑таки робость, косность, инерцию летаргического быта и они действительно встретятся?! А что тогда? Хорошо, что никто не знает, что тогда.

Дальше все шло так, словно судьба отрезала все то, что произошло в Греции, торопливыми, неровными ножницами.

Московского аэропорта будто бы и не было вовсе, приснился. Быстро перекочевали в автобус. Королев только теперь понял, что темный, заставленный чемоданами автобус — их последнее пристанище. Полчаса езды до Москвы. Но вот — вот должна быть Наташина остановка. Она выходила раньше. Лучше последние минуты молчать, не изрекать глупости. Скорее бы!

И вот автобус качнуло, лязгнула дверь. В спешке Наташа подставила щеку для поцелуя. Он так и не понял, какая это была щека — упругая или податливая. Такой кроссворд останется незаполненным, может быть, на всю жизнь. Итак, чини, чини карандаш, борзописец Королев. На каком слове ты запнешься? Может, это название гостиницы в Афинах. Кто теперь курит на пыльной и теплой террасе? Как по — гречески «спасибо»? Эвха… Эвха…